Седьмая принцесса

Фарджон Элинор

— Нам нельзя опоздать! Все же станут глазеть, — сказал Эйб.

— И звонарь, ожидаючи, может сомлеть, — сказал Сид.

— С колокольни он свалится прямо на тётку, — сказал Дейв.

— Какую такую тётку? — не понял Садовник.

— Что собор сторожит с колотушкой-трещоткой, — пояснил Хэл.

. — В мягких тапочках церковь ночами обходит, — сказал Эйб.

— На влюблённые парочки ужас наводит, — добавил Сид.

— А почему она ходит в мягких тапочках? — спросил Садовник.

— Потому

что у неё мозоли, — ответил Хэл.

— Ну и сторож, — презрительно сказал Садовник.

— Хватит языком-то трепать! — прикрикнула на сыновей Мамаша Кодлинг. — Скажите лучше, куда я ходила и где могла оставить выходную шляпку? Нет, мы всё-таки опоздаем! Непременно!

— Кто видел мою сумочку? — промолвила Нянька, деловито просеменив от двери к окну.

— Ну вот, теперь Нянюшка сумку потеряла! — со стоном сказала Мегги.

— Вечная история, — вздохнул Дворецкий. — Где вы видели её в последний раз?

— В прихожей, но теперь её там нет. Стойте! Нечего бежать сломя голову в прихожую! Говорю «нет», значит — нет. Она где-то в другом месте..

— Так уж эти сумки устроены, — кивнул Дворецкий, стирая с головы паутину той самой тряпочкой, которой Джен чистила кочергу. — Оставишь сумку в прихожей, а она — глядь! — на чердаке очутилась. Скитаются, бедные, по всему дворцу без приюта…

— Мою всегда отличишь, она из кожи, сафьяновая, — сказала Нянька. — Ищите все, живо!

— У нас нет времени! — возразила Мамаша Кодлинг.

— На мою сумку время найдётся! Не могу же я идти на крестины без неё.

— Почему?

— Потому что там всё самое важное! Ну же, ищите!

И все бросились искать. Дворецкий заглянул в дымоход, садовник порылся в ведёрке для угля, Эйб налетел на Сида, Сид наткнулся на Дейва, Дейв наскочил на Хэла, а Хэл столкнулся с Нолличеком, который вбежал в этот миг в комнату с криком:

— Кто взял мою сургучную печатку?

— Не вопи, — осадила его Нянька. — Что у тебя стряслось?

— Кто-то взял мою сургучную печатку. Она была, а теперь нету. Новенькая. Красненькая. Её кто-то стащил. Такую кругленькую, блестященькую! Я купил её только вчера, за два пенса. И пользовался ею всего один раз! Стащили! Мою чудесную печатку! — Нолличек затопал ногами. — Да слушает меня кто-нибудь или нет?

Тут в детской появилась Кухарка, отрясая с пышных рук мучную и имбирную пыль.

— Где моя сургучная печатка? — прогремел Нолличек.

— Меня об этом нечего спрашивать. И вообще — где моя шерстяная шаль?

Нолличек бросился к Дворецкому, который на сей раз вычёсывал из волос осколки вазы.

— Где — моя — сургучная — печатка? — потребовал король.

— Брать чужие перчатки не в моих правилах, — холодно ответил Дворецкий.

— И зачем вам перчатки на крестинах? — спросила Кухарка.

Нолличек обиженно

надулся.

— Ну, вдруг будет холодно, кто знает?..

— Никто не знает, — уверенно сказал Эйб.

— Конечно, кто не знает! — согласился Сид.

— Еще бы, все знают, — подтвердил Дейв.

— Про что все знают? — поинтересовался Хэл.

К этому времени все уже позабыли, о чём шла речь, и Нолличек умчался. Вскоре, однако, вернулся, размахивая носками от разных пар. В правой руке он держал синий носок в белую крапинку, а в левой — красный носок в белую полоску.

— Только посмотрите, до чего эти прачки додумались! Нянюшка, погляди! Не могу же я идти на крестины в носках разного цвета.

— Я не могу выйти из дома без шерстяной шали! — закричала Кухарка.

— Я не могу показаться на людях без выходной шляпки, — подхватила Мамаша Кодлинг.

— Я не могу и шагу ступить без моей сумочки! — решительно заявила Нянька.

После чего все в один голос закричали:

— Мы непременно опоздаем!

И забегали в поисках пропавших вещей вверх-вниз по лестницам и взад-вперёд по коридорам, пытаясь на ходу привести беспорядок в порядок, а также прийти в разум, в чувство или, на худой конец, в себя.

Одна только Долл не участвовала в этой суматохе и, похоже, вовсе её не замечала. Она по-прежнему сидела у окошка и шептала:

— Полл! Полл! Полли! Сестрёнка! Приходи скорее!

Глава XIX. ХУДШАЯ ПРЯХА В НОРФОЛКЕ

Вернувшись в детскую, чтобы дочистить наконец камин, Джен заметила на щеках у Долл две слёзы. Они катились медленно, большие и горькие, и Джен немало поразилась: разве можно плакать, имея мужа-короля и дочку — принцессу?

— Что случилось, королева Долл? — спросила Горничная.

— Ой, Джен! Где моя сестричка?

— Верно, на берег побежала, за водорослями вонючими для своей птицы, — предположила Джен.

— Птица улетела, — сказала Долл. — И сестры нет, и я осталась совсем одна. В такой ужасный день…

— В такой счастливый день, — поправила Джен. — Сегодня у всех в Норфолке праздник.

— Только не у меня, — вздохнула Долл. — Только не у меня.

— Как так? — изумилась Горничная. — Почему?

— Где моя сестричка? — снова прошептала Долл.

Разговор, таким образом, вернулся к своему началу, и Джен задумалась, о чём бы ещё спросить королеву, но тут в детскую вошёл ужасно гордый Нолличек в великолепной мантии красного бархата, с вышитыми золотой нитью крикетными битами.

— Доллечка, ты готова? Я готов! — провозгласил он и повернулся вокруг себя, чтобы мантия красиво всколыхнулась и опала. — У меня обновка! Нравится?

— Очень, — ответила Долл, по-прежнему глядя в окно.