Седьмая тень
Шрифт:
Часто я потом к этой старушке захаживала, родных у меня не было, в гражданскую еще с голода умерли, поэтому и ехать тоже было некуда. Помогала ей по хозяйству, самой тоже тяжело было, ноги особенно в непогоду очень болели, в подушку плакала, или на улицу выходила в уголок забивалась где-нибудь и рыдала в голос, чтоб подруг не разбудить. А бывало и на операции стою, хирургу помогаю, а ноги просто выворачивает, от боли в обморок падала. Да боялась признаться, что это из-за ног, пришлось бы с работы уйти. Уехать домой на Волгу, под Саратов. А этого нельзя было допустить, Алеша мог приехать, где бы он меня потом искать стал.
Но в 1947 году госпиталь расформировали, и меня отправили в Сибирь. Перед отъездом зашла я к знахарке попрощаться, а она передо мной на колени встала, и руки мои целует. Я
Уехала я по направлению, устроилась в больницу, поступила в институт, комнату получила через год. А в отпуск никак поехать не получалось, но писала я Марфе Филипповне исправно, к себе звала, деньги высылала, но от нее весточки редко приходили, сама она неграмотная была. И вот только через семь лет довелось мне попасть в те края, где когда-то госпиталь был. Пришла я проведать старушку, а ее уже год, как схоронили. Поплакала я, на могилку сходила, обратно иду, женщина меня какая-то окликает, спрашивает: «Ты Оля Светоярова?», – «Да, я!» – отвечаю. – «Тогда, это тебе» – говорит она и протягивает мне маленький сверточек, – «знахарка перед смертью просила передать», – сунула мне его в руку и пошла прочь. Развернула я его, а там колечко старое, да записка: «Отдай дочке». Стала я думать, где мне ее дочку искать. Никогда она мне про нее не рассказывала. Пошла я в архив, искать ее дочку, да только ничего мне там не сказали. Степанова Марфа Филипповна поселилась в городе буквально перед самой войной, про детей ее никто ничего не знал, жила всегда одна. Нашли какие-то бумаги, что родом она из Рязанской области, село Пестрюки.
Поехала я в эти Пестрюки, да только не нашла я ее родственников. Село маленькое в несколько дворов, все друг друга знают. А про Степанову Марфу Филипповну впервые слышат, послали меня к старушке, что жила на отшибе, никто с ней не общался, заходить боялись, говорили, что ведьма она. Живет здесь давно, может, что и слышала.
Пришла я к ней, гостинцы, что в городе купила, ей отдала. Обрадовалась старушка, к столу пригласила, самовар поставила. Стала я ее о Степановой Марфе Филипповне спрашивать, она мне и рассказала странную сказку, в которую я до сих пор поверить не могу.
Что давно это было, и историю эту она слышала от своей бабушки, а та от своей. Неподалеку от их села поселилась пришлая женщина, вдова, с двумя дочками-близнецами на руках. Выкопала себе землянку, собирала в лесу грибы, ягоды, охотилась там, на речке рыбу ловила, да огород сажала, знала толк в травах, лечить болезни разные умела, тем и жила, и дочек своих растила. Местных жителей избегала, никому о жизни своей не рассказывала, в деревне появлялась редко, только обменять, продать или купить что-то. Да только пошел слух по деревне, что она сама мужа своего убила, за то, что издевался над ней, да бил, а теперь скрывается от правосудия. Жила тихо никому не досаждала, а потому и ее никто не трогал. А дочки ее тем временем росли, да хорошели. А девочек тех звали Катерина, да Мария. Были они похожи как две капли воды наружностью, да совершенно разные по характеру. Мария была тихая, скромная, работящая, во всем помочь старалась и матери, и людям. А Катерина – своенравная, злая, гордая и завистливая. Поговаривали, что ходила она на старые капища – где древние славяне духам разным поклонялись, умела колдовать и водила дружбу с нечистой силой.
Рябинин слушал рассказ Ольги Петровны, а сам думал: «что за глупости она ему тут рассказывает, какие-то сказки, бредни выживших из ума старух, совершенно не относящихся к делу, а он сидит и слушает их. Вот бы ребята на работе поржали от души, если бы узнали, что он ехал к черту на
А Ольга Петровна тем временем продолжала:
– Заблудился в тех местах как-то охотник молодой, и совсем уж обессилил, как вдруг услышал песню девичью и пошел на голос. Смотрит, стоит в лесу девушка нагая, красы неописуемой, волосы густые, черные, почти до самых пят только тело и прикрывают. Увидела она охотника и засмеялась заливистым смехом, что у него по телу мурашки побежали. Говорит ему девушка, – «останься со мной до зари утренней, я золотом тебя одарю, возьмешь столько, сколько унесешь».
– Как зовут тебя красавица, – спросил он девушку.
Не ответила она, взяла березовую ветку и тряхнула ее с силой, и стали с неё листочки опадать и в золотые монеты превращаться. Подошла она к парню обвила его шею руками белыми, и заключила в свои объятья. Проснулся парень утром, а вся поляна золотом усыпана, а девушка стоит в стороне косы плетет да смеется, – «приходи», – говорит, – «и завтра, еще больше золота получишь». Приходил он потом, еще целую неделю, и дома золотом целый сундук набил. А однажды пришел, а девушка пропала, будто ее и не было. Каждый день много месяцев до самой зимы ходил парень в лес, искал ее, но все напрасно. И уже надежду потерял, как вдруг встретилась на его пути она, но какая-то другая, тихая, да скромная, а на лицо еще прекраснее. Встал он перед ней на колени и умолял выйти за него замуж. Девушка растерялась, пригласила его домой, с матерью и сестрой познакомить. Пришел парень со сватами в землянку к пожилой вдове, стал просить руки ее дочери. Пригласила она гостей в землянку, а там две ее дочери сидят, с лица совершенно одинаковые, а в глазах у одной – чертики пляшут, а у другой – взгляд кроткий, покорный, добротой веет. Остановился парень в растерянности, умом понимает, что в лесу с одной был, да только сердце и душа к другой тяготеют. И выбрал он Марию, засватали ее, день свадьбы назначили. Начала Мария подвенечное платье шить, да приданое готовить. А Катерина все в лесу пропадает, дома редко появляется.
Настал день свадьбы, гости подарки стали дарить молодым, да счастья желать. Дошла очередь до женщины, что сидела тихо в углу и все молчала. Никто не знал с чьей стороны была гостья. Протянула она колечко Марии, да сказала такие слова: «Дарю тебе я перстенек необыкновенный, а имеющий силу великую. Отныне род твой будет противостоять злу людскому и вселенскому. Береги его, передавай только надежным людям. А если попадет он к человеку с черной душой, настанет на земле вечная ночь и пустота». Отдала женщина перстенек невесте и пропала, словно в воздухе растворилась. Поговаривали, что была это сама Берегиня.4 А перстенек этот не что иное, как высшая сила, которая все может и сокрушить и возвести. Да только нельзя ей пользоваться в угоду себе.
Позавидовала Катерина, что не ей достался перстенек заветный. Затаила злобу на сестру и сказала той:
– Отныне, будем мы с тобой по разные берега реки соперницами, за душами людскими. И еще посмотрим, кто кого одолеет, что сильнее доброта твоя тихая, или красота и богатство мое. Перстенек этот надо наследникам своим передавать, если они у тебя еще будут. А если нет, то тогда перстенек твой ко мне вернется, и стану я повелительницей судеб людских, и настанет на земле вечная ночь».
После свадьбы недолго молодые пожили счастливо, так как стал охотник все чаще в лесу пропадать, видели его в объятьях другой сестры. А потом и вовсе ушел. Оказалось, что родила Катерина на капищах сына ему, еще до свадьбы с Марией, да специально не сказала, чтоб сестре больнее сделать из зависти, а потом мужа увести её. Как узнала про это Мария, собрала свой нехитрый скарб и ушла, куда глаза глядят. Так ее больше никто и не видел. Да только поговаривали в народе, что ушла она не одна, а с новой жизнью в чреве. Лютовала Катерина, искала её везде, а еще пуще ребенка ею рожденного, чтобы извести его, да так и не нашла, крепко Мария спрятала ребенка своего.