Седьмое небо
Шрифт:
– Как твоя голова, все еще болит?
– Нет. Кажется, сон помог мне прийти в норму.
Синтия зачерпнула джем и, жмурясь от наслаждения, осторожно лизнула. Рамон почувствовал, как все его тело становится горячим, и догадался, что дело тут отнюдь не в джеме. Эта женщина бросала его в жар, заставляла сердце биться сильнее и…
– Я согласна с тем, что ты мне сегодня сказал, – неожиданно заявила Синтия.
– Напомни, что ты имеешь в виду.
Синтия посмотрела на него долгим взглядом, потом облизала ложку, и это получилось у нее настолько сексуально, что у Рамона потемнело в глазах.
– То,
– И что же ты решила?
Рамон услышал свой голос как бы со стороны, поскольку его мысли были теперь заняты совсем другим.
– Думаю, что надо задвинуть обиду куда подальше. – Синтия пожала плечами и надкусила сандвич.
Рамон взял чайник и налил себе чаю. Поразмыслив, он решил отбросить деликатность и заговорил прямо.
– Знаешь, Синтия, я тоже много думал в последнее время. Тебе не кажется, что, если бы не авария и не твоя амнезия, ты рано или поздно все равно вернулась бы сюда?
– Да, наверное, – к удивлению Рамона, согласилась она и огорошила его еще больше, сообщив: – Между прочим, память совсем вернулась ко мне, я вспомнила много такого, о чем забыла еще до аварии.
Рамон хотел уточнить, какие именно эпизоды она вспомнила, но не стал, боясь услышать что-нибудь неприятное. Он вернулся к тому, с чего начал.
– Так вот, если бы ты вернулась сама, тебе не кажется, что нам все равно пришлось бы выяснять те же самые вопросы, что и сегодня? Только тогда ты не пугалась бы, как теперь, а злилась бы на меня, а я, вместо того чтобы ползать у твоих красивых ножек, изображал бы оскорбленную жертву, поскольку гордость не позволила бы мне признать, что я не прав.
– Неужели ты… вообще способен ползать? – с интересом спросила Синтия.
– По-моему, я только этим и занимаюсь в последнее время.
– И когда же это ты ползал у меня в ногах, прося прощения?
Увидев, как Синтия снова запустила ложку в банку с джемом, Рамон едва не взвыл.
– Только поднеси эту чертову ложку ко рту, и я продемонстрирую тебе, как мужчина может ползать в ногах, – прохрипел он.
Рука с ложкой замерла на полпути ко рту. В воздухе повисло напряжение. Рамон напрягся, словно изготовившись к прыжку. Глаза Синтии озорно заблестели, глаза Рамона загорелись страстью. Синтия все же поднесла ложку к губам, и Рамон молнией метнулся к ней.
– Не надо! – выронив ложку, вскрикнула она.
Рамон рывком поднял ее со стула и, крепко обняв, горячо поцеловал.
– Ты всем своим поведением напрашиваешься на это, разве не так? – прошептал он, оторвавшись от ее сладких губ.
– Неправда!
– Нет? Тогда почему ты надела этот легкомысленный халатик, под которым ничего нет? – Рамон усмехнулся, увидев, как Синтия залилась краской. – Ты прекрасно отдавала себе отчет, что раззадориваешь меня своими манипуляциями с джемом, и я, словно комнатная болонка, только и ждал сигнала, чтобы подластиться к тебе. Теперь я у твоих ног. Посмотрим, понравится ли тебе болонка, которую сильно раздразнили.
– Ты не болонка, ты скорее волк, который поедает тех, кто слабее, – парировала Синтия.
Рамон сник.
– Ты имеешь в виду «Трамп» и
– И «Трентон», и твою ложь! – Глаза Синтии метали молнии. – И твою наглую уверенность, будто ты можешь вить из меня веревки, стоит тебе только прикоснуться ко мне!
– За ложь приношу свои извинения, но не за «Трентон». А по поводу последнего, могу лишь сказать, что это твой крест, дорогая, и я тут совсем ни при чем.
И, словно желая доказать свою правоту, Рамон снова поцеловал Синтию в губы. Она попробовала увернуться, но в следующее мгновение обмякла и со всей страстью, на какую была способна, ответила на поцелуй, словно от этого зависела ее жизнь.
Рамон подхватил ее на руки и понес, не выпуская ее губ из плена своего рта и не давая Синтии опомниться. Она вздрагивала в его объятиях, ужасаясь пониманию того, что не может и, главное, не хочет противиться ему. Рамон нес Синтию вверх по лестнице, теряя голову от желания поскорее обладать ею.
Кровать Синтии была не застелена и хранила очертания ее тела. Рамон опустил Синтию на кровать и начал лихорадочно сбрасывать с себя одежду. Синтия молча наблюдала за ним.
– Если ты не хочешь, лучше скажи об этом сейчас, – предупредил Рамон.
– Какой смысл? Мы же оба знаем, что, стоит тебе снова поцеловать меня, и все изменится.
Рамону послышалась обреченность в ее голосе. Нет, пожалуй, это покорность судьбе, решил он, прочитав желание в зеленых глазах жены.
– Тогда сними халат, – велел он.
Странно, но Синтия даже не пыталась пререкаться и, покорно сняв халат, продолжала хладнокровно наблюдать за ним.
Рамон лег рядом с ней, и Синтия начала ласкать его.
– По-моему, ты с самого начала пыталась меня соблазнить еще там, в кухне, – пробормотал Рамон.
– А чего ты ожидал? Что я объявлю, сдаюсь, мол, на твою милость и готова простить тебя?
Рамон нежно обвел пальцем овал ее лица.
– Откуда такая неожиданная перемена?
– Просто я проснулась и поняла, что больше не злюсь на тебя. И мне пришло в голову соблазнить тебя. Помнится, это всегда срабатывало, когда мы ссорились.
– Но ведь это не было обычной ссорой? – уточнил Рамон.
Глаза Синтии на минуту затуманились.
– Нет. Но, проснувшись, я вдруг вспомнила, что очень люблю тебя. – Она вздохнула. – Я жертва собственных эмоций, и мне горько осознавать это.
– Лгунишка! – пожурил Рамон. – Ты вспомнила, что это я люблю тебя. Думаешь, я не заметил твой игривый взгляд, когда ты проделывала все эти манипуляции с джемом?
Рамон привлек Синтию к себе.
– Я всей душой любила тебя, как только мог мечтать любой мужчина, – грустно прошептала она, – а ты отмахнулся от меня, отшвырнул мою любовь.
– Я знаю. – Рамон действительно осознал это, и груз раскаяния давил на его душу все эти долгие двенадцать месяцев.
– Встретив тебя, я совсем потерял голову и влюбился без памяти, – признался Рамон. – Ты казалась мне чем-то новым и абсолютно загадочным. Меня привлекла твоя молодость, дерзость, непредсказуемость. – Рамон запустил руку в огненно-золотую копну волос Синтии. – Ты флиртовала с каждым мужчиной, около тебя постоянно вертелись поклонники, и я выматывал себе душу безумной ревностью.