Седьмое правило академии Левендалль
Шрифт:
— Да я не про нее, дядюшка!
— Хм-хм. Помнится, мой правнук не помню в какой степени привел в дом скромницу с длинной толстой косой цвета спелого сорго, но назвать ее рыжей.
— Не то, дядюшка Конти, не то, — покачал головой Даниель. — А посмотри-ка, кто мог написать это письмо?
Он поставил поднос на столик и поднес к глазницам письмо. Череп издал несколько глубокомысленных междометий и заскрипел:
— Да-а-а, я узнаю этот почерк! Вот эта заглавная «Ч» с каллиграфическим длинным завитком. Так писал только мой
— Хо-хо, дядюшка! — возбужденно воскликнул Даниель. — Но ведь ваша матушка, если мне не изменяет память, была как раз-таки дочерью первого императора…
— А девушка, которой посвящено письмо, жила в Чербелло, — добавила я. — Спаситель, как же интересно узнать, кто она такая!
— В этом я вам помочь не смогу, дети мои, — череп совершенно не огорчился. Вероятно, господин Конти и при жизни был не слишком эмпатичным. — Если только ты, Даниель, не найдешь захоронение велета Селецио! Хе-хе! А теперь.
Череп повысил тон:
— Отнеси меня немедленно в мою спальню! Немедленно! И больше не нарушай вечный покой предка хотя бы лет десять!
— Слушаюсь, дядюшка Конти, — почтительно, хотя и не без иронии ответил Даниель. — Адриана, желаешь ли ты нас сопроводить, чтобы осмотреть дом?
Я посмотрела на книгу, оставленную на столике, на письмо. Я выучила каждое слово в каждой фразе. Красивые слова, красивая любовь. Велет Селецио увидел ли когда-нибудь еще свою искорку из Чербелло? Увидел ли своего ребенка? Познал ли счастье?
— Да, Даниель, спасибо. Я желаю осмотреть дом.
Поднявшись, я изобразила почтительный реверанс перед черепом господина Конти и сказала:
— Благодарю вас за рассказ. Когда-нибудь я обязательно поеду в Чербелло и найду ту женщину, которую любил ваш отец.
Череп ничего не ответил, но по блеску его глазниц я поняла, что ему нравится мое решение.
* * * Невозможная любовь
Велет Селецио Конти обмакнул перо в чернила, тщательно разгладил лист пергамента и написал:
«Мое маленькое рассветное солнце!»
Прищурился на свечу, смежив веки, словно вызывая в памяти образ Анны. Продолжил:
«Я закрываю глаза и вижу перед мысленным взором твое лицо — белоснежное до прозрачности, усеянное рябиновыми ягодками, с милым румянцем на щеках. Такой я видел тебя в первый день нашего знакомства. Тебе было пятнадцать весен, моя искорка, и ты поразила мое сердце, словно самолично натянула тетиву лука, прицелилась и спустила ее. С того дня я околдован, очарован, омагичен самой сильной магией, что могла бы существовать на этом свете — любовью.
Я люблю тебя так страшно, что мне иногда становится жутко, мой огонек, что мы могли бы не встретиться. Если бы я не приехал в тот день в Чербелло, если бы ты не упросила нянюшку поиграть в снежки, если бы орки совершили нападение… Да мало ли, что могло произойти и помешать
— Анна, милая Анна, как мне тебя не хватает, — тихо сказал Селецио и вздохнул, едва не потушив свечу. Ее заколебавшееся пламя отбросило пляшущую тень на стены — будто юная рыжая красавица исполнила несколько па из новомодного танца. Так же двигалась Анна под рваную музыку лютней и флейт в тот памятный вечер, когда ее отец пригласил велета Селецио на праздничный ужин. Ни от кого, наверное, не укрылись взгляды, которые он бросал на дочку хозяина.
«Но судьба была благосклонна к нам. Я не устану благодарить ее за оказанную милость, не устану молиться Создателю… Я молюсь каждый день за тебя, моя искорка — чтобы ты была счастлива в браке, чтобы разрешилась от бремени легко и удачно, чтобы муж не обижал тебя. Хочу только, чтобы ты всегда помнила меня и помнила о моей любви. До самой смерти я буду тебя любить, знай это, даже если тебе скажут, что я взял в жены другую, что она родила мне сына. Я верю, что наш с тобой малыш станет самым сильным велетом, когда-либо известным в мире, потому что он зачат в нежности и страсти, в любви и верности».
Селецио зачастил в Чербелло. Конечно, он попросил руки Анны у ее отца в тот же вечер, но ему ответили вежливым отказом и просьбой подождать несколько лет. Мол, негоже неволить дочь в таком юном возрасте, связывая ее обещаниями. Но велет Селецио прекрасно понимал: все дело в том, что его род не такой древний, а Источник не такой мощный, как хотелось бы уважаемому велету Вересовскому. Однако отступиться от Анны оказалось выше всех возможных сил. Девушка ждала редких визитов, искренне радовалась встречам — всегда в присутствии матери или нянюшки, но таким сладостным и волнующим. Но ни во второй, ни в третий раз отец не захотел отдавать Анну в жены велету Селецио Конти.
Анна отдала себя ему сама.
Она была смущенной, робкой и неопытной. Он был страстным и нежным, любя ее телом и душой, всем сердцем и всей своей силой. Один лишь раз им посчастливилось быть вместе, а потом почтовый голубь принес полное светлой грусти письмо от Анны, в котором она писала, что свадьба с велетом Стрицем — дело решенное без ее согласия, что она не смеет противиться воле отца, но подарок, оставленный Селецио, будет напоминать о нем всю оставшуюся жизнь.
Подарок. Его дитя, которое расцвело под сердцем любимой девушки.
«Люби его, как меня, заботься о нем, холи его и лелей. Я пойму, моя искорка, если ты не захочешь раскрывать тайну его рождения — ведь ты должна прежде всего радеть за сохранение своего благополучия. Я пойму, если ты сожжешь это письмо — не стоит давать твоему мужу повод для ревности. Познать тебя, любить тебя — это самое великое счастье, которое может быть дано мужчине, даже велету, даже властью наделенному.
Храни тебя Г осподь, девочка моя, и пусть Скорбящая благоволит тебе всю жизнь.