Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения
Шрифт:
К счастью, наконец он стал непобедимым и освободил себя от обеих.
— Ты хочешь знать, мама, кому я служу?.. Я служу голосу, сделавшему меня непобедимым. Голосу, который помог мне избавиться от тебя!
Матери было нечего сказать. Наконец-то, впервые за долгое время ей нечего было сказать!..
Оба усмехнулся.
Потом вытащил свой нож. Теперь он стал другим, новым человеком. Человеком, преследующим интеллектуальные интересы. Конечно, когда они появляются… И сейчас он решил посмотреть: что такое любопытное и необычное может оказаться внутри его сумасшедшей матери.
Обе нравилось узнавать
Кушая замечательный завтрак — яичницу, поджаренную на очаге, который он начал строить для себя, — Оба услышал, как во двор въехал фургон. Это произошло спустя неделю после того, как его гнусная мамаша в последний раз открыла рот.
Оба подошел к двери, с треском распахнул ее и остановился, продолжая кушать и разглядывая задок только что подъехавшего фургона. Оттуда слез мужчина.
Это был господин Тачман, обычно привозивший шерсть. Мать пряла, а господин Тачман ткал из этих ниток. Последнее время Обу занимало столько нового, что он совершенно забыл о нем. Оба взглянул в угол, чтобы проверить, сколько ниток было уже готово. Оказалось, что мало. С краю стояли тюки шерсти, ожидая своей очереди. Увы, с последнего привоза до печального конца мать успела слишком мало!..
Оба не знал, что делать. А господин Тачман уже стоял возле двери, заглядывая внутрь дома. Это был высокий мужчина, худой, с большими ушами и крупным носом. Оба знал, что господин Тачман нравился его матери. Наверное, ему удавалось отсосать яду из ее зубов. И немного смягчить ее. Это была интересная теория, о ней стоило впоследствии немного подумать.
— Доброе утро, Оба! — Глаза господина Тачмана, которые всегда казались Обе странно-водянистыми, обшаривали дом. — Где твоя мать?
Бегающие глазки гостя привели Обу в состояние тревоги. Он так и стоял с яичницей в руках, пытаясь сообразить, что же делать и что сказать. Взгляд господина Тачмана остановился на очаге.
Оба с трудом сохранял непринужденный вид, напоминая себе, что он уже не прежний Оба, что он — важный человек. Такие люди не бывают неуверенными. Важный человек ловит момент и доказывает собственное величие.
— Мама? — Оба поставил тарелку и взглянул на очаг. — Она куда-то вышла.
С каменным лицом господин Тачман задержал на Обе свой взгляд:
— Ты слышал о Латее? Что нашли у нее дома?
В этот момент Оба размышлял о том, насколько рот гостя был похож на рот его матери. Такой же узкий, предательский…
— Латея? — Оба со свистом втянул в себя кусок яичницы, застрявший между зубами. — Она же умерла. Что там можно найти?
— Если точнее, то можно сказать, что не нашли. Денег. У Латеи были деньги, и все об этом знали. Но в доме их не нашли.
Оба пожал плечами:
— Может, они сгорели? Расплавились?
Господин Тачман скептически крякнул:
— Может, да. А может, и нет. Ходят слухи, что они исчезли до пожара.
Оба почувствовал раздражение от того, что людям обязательно нужно лезть куда не следует. Неужели им больше не о чем думать? Почему им мало собственных проблем? Они должны радоваться тому, что ведьмы больше нет, и оставить все на своих местах, а не копаться в пепле. Как дятлы… Долбят и долбят. Как стадо гусей среди крупы… Проныры вонючие!
— Я скажу маме, что вы заходили.
— Мне нужны
Целый отряд женщин трудился на этого мужчину. Интересно, давал ли он им когда-нибудь возможность перевести дух?
— Вы знаете, боюсь, что у мамы не было времени…
Господин Тачман снова уставился на очаг, только на этот раз более пристально. Теперь его лицо выражало не любопытство, а гнев. Человек, привыкший управлять людьми, более энергичный, чем Оба, он чувствовал себя уверенно при любых обстоятельствах. Перешагнув через порог, он прошел на середину комнаты, все еще глядя на очаг.
— Что это? — он показывал рукой на очаг. — Что это? О боже всемилостивый!..
Оба гордился своим новым очагом. Разглядывая другие очаги, он сообразил, как они устроены. Конечно, труба еще не была достроена, но он уже использовал ее. В ней он видел большую пользу…
Наконец Оба увидел, на что именно показывал господин Тачман.
На мамину челюстную кость…
Ну вот, случилась «поразительность». Оба не ждал посетителей, а тем более любопытных вонючих проныр. Неужели то, что люди прядут для этого типа пряжу, дает ему право совать нос в их дома?
Господин Тачман медленно пятился к двери. Оба знал, что он не станет молчать об увиденном. Ведь этот сплетник готов болтать с каждым, кто будет слушать о пропавших деньгах Латеи. А они, после всего случившегося, принадлежали Обе. Сколько лет он мучился! И вот положил этим страданиям конец! Да можно сказать, что он эти деньги заработал!..
Ясно, господин Тачман разболтает о том, что увидел в очаге, и обязательно возникнут вопросы. Каждый захочет сунуть свой нос и узнать, кому принадлежит кость. Сразу начнут беспокоиться о его матери, примерно так же, как они бегали вокруг колдуньи.
Оба-новый, человек действия, не мог этого допустить. Оба стал важным человеком. В конце концов, в его жилах течет кровь Рала. Важный человек действует — решает возникшие проблемы сразу. Быстро. Эффективно. Твердо.
Оба схватил господина Тачмана за горло, не давая ему сбежать. Тот защищался решительно. Он был высокий и жилистый, но уступал Обе в силе и скорости.
Когда, сопя от усилий, Оба вонзил нож в живот гостя, господин Тачман широко открыл рот. Его глаза, обычно такие прозрачные и любопытные, теперь были круглы и полны ужаса.
Потом Оба положил господина Тачмана на пол. Впереди его ждала тяжелая работа. Но Оба никогда не боялся работы. Сначала надо покончить с болтливым пронырой. Далее решить, что делать с фургоном. Скорее всего люди придут его искать. Жизнь Обы становилась все более «поразительной».
Господин Тачман принялся звать на помощь. Оба вонзил нож в мякоть под его подбородком. И нагнулся, наблюдая агонию.
На самом деле Оба ничего не имел против господина Тачмана, пусть даже этот человек был грубым и вечно командовал. Просто все это касалось старой ведьмы. Она продолжала усложнять Обе жизнь. Наверняка она передала послания с того света матери, а потом и господину Тачману. Сука!.. Потому мать и видела все в черном свете. А теперь явился этот пронырливый болтун, господин Тачман. Они были, как стая саранчи, как чума. Оба знал: все происходит только из-за того, что он стал важной фигурой.