Седьмой прыжок с кульбитом

Сербский

— Кто ж такой ушлый?

— Рабочие с кладбища.

— В смысле, рабочие?

— Да, работяги, — кивнул Арием. — Оградки там варят.

— Пролетариат, значит, — припомнил я старое слово. — Днем куют цепи, ночью вяжут сети… Скованные одной цепью, связанные одной сетью…

— Ага, — согласился Трубилин. — Секс, наркотики и рок-н-ролл — это не про них. Как там поется в твоей песне? «Глядел на шлюх и мирно кушал пончик», дальше не помню… А, вот: «Но нас терпению учили в лагерях». Короче, браконьерничали помаленьку.

— Перебивались с гоп-стопа на рыбалку, — пробормотал я. — Потому что на зарплату

не проживешь?

— Факты налицо. Моторная лодка нашлась ниже по течению, в ней сети и рыба. Вот так все вместе они отправились в последний путь. Ничего не поделаешь, любой кувшин, что ныряет в колодец, там когда-нибудь и разбивается.

Картина постепенно прояснялась. И в это время щенок разразился совсем не дружественным лаем. Я оглянулся — КПП прошла Степанида Егоровна. Она цыкнула на ретивого охранника, поздоровалась, и с ехидцей поинтересовалась:

— Совещание будет во дворе?

— До начала еще десять минут, — Трубилин широко раскинул руки. — Можно воздухом подышать.

И мой очередной вопрос не заставил себя ждать:

— Так-так. А нас как эти ухари нашли? Для влюбленных парочек вроде как рановато.

— А для грабежа в самый раз, — хмыкнул Артем. — Вас, спортсменов, приметили вчера. Но причесать не успели, бегуны куда-то делись. Рандеву наметили на сегодня, пришли заранее. Ну и огребли себе царствие небесное, господи прости. Хотя это вряд ли, скорее геенну огненную.

— Туда им и дорога, — отчеканила Степанида Егоровна. — Шпана шаромыжная. Давно пора в этой кладбищенской шобле порядок навести! Днем возле могилок людей на деньги разводят, ночью грабежом промышляют. И это советские сварщики? Да пропади они пропадом, псы смердящие!

Трубилин прищурился:

— За последний год там «крыша» меняется четвертый раз.

— И что?

Признаваться Степанида Егоровна не собиралась, это была ее личная война. Недавно в приватной беседе, когда мы хорошо приняли на грудь, она неожиданно поинтересовалась:

— Антоша, а ты веришь в бога?

— Конечно, — я даже не раздумывал. — Плохо и редко, но верю.

— А как ты думаешь, человек нуждается в помощи бога?

— Конечно, — снова согласился я. — Человек слаб.

— А живет так, будто бога нет!

— Бог есть, — возразил я, — только в нашу возню он мало вникает. От этого и страха перед богом мало.

Бабушка подняла рюмку:

— Сейчас кое-что тебе скажу, Антон.

— Говорите, — поддержал я новый тост.

— Правда, нас не учили здравницы произносить, нас убивать учили… Нам говорили, что есть только одно правило: нет никаких правил. И света в конце туннеля нет, потому что лампочку украли люди, — кивнув, она немедленно опустошила рюмку. — Мир несправедлив, и таким его делает человек. Людям легче ломать, чем строить, и проще убить, чем оживить. Вот пусть бог всех спасает и прощает, это его работа. А я не люблю, когда посягают на жизнь моих близких. Поэтому несправедливость я буду встречать несправедливостью. Такая у меня работа, Антоша: не спасать и прощать, а наказывать.

И в завершение спича она выдала известную фразу: «He that steals honey, should beware of the sting». В переводе сия сентенция звучит достаточно красноречиво: «Тот, кто ворует мед, должен остерегаться жала».

Но эта беседа осталась в прошлом, а сейчас Артем пояснил свою мысль:

—

Кладбищенское начальство меняется постоянно. Вот работники без твердой руки и разбаловались, стали фигней страдать.

— Не суть, — отмахнулась бабушка. — Антоша, нам надо серьезно поговорить.

Обычно после таких слов сердечко ёкает, а внутри всё опускается. Потому что следующая фраза должна звучать так: «Милый, я беременна». Слава богу, мои отношения со Степанидой Егоровной за рамки не выходили и были больше служебные, чем дружеские. Но выдохнуть пришлось. А потом пришло понимание, что бабушки не рожают младенцев. Долго объяснять, просто поверьте на слово: бабушки способны лишь нянькаться с внуками. Выдохнув еще раз, я согласился на переключение темы:

— Да-да?

— Обнаружились вещи, которые твои бабы умеют, даже Аленка, — призналась та. — А я не умею.

— И чего они такого умеют? — заинтересовался Артем Борисыч.

Как начальнику службы охраны, знать подобные детали ему было просто необходимо.

— Делать инфекционных больных в ассортименте, — охотно пояснила бабушка.

— Меньше слушайте Зою Острожную и прочих астрологов, — посоветовал я на полном серьезе. — Они всё выдумывают.

— Слушать полезно всех, — возразила Степанида Егоровна. — А вот выводы надо делать самостоятельно. Я, Антоша, вижу вас всех насквозь. А тебя особенно.

Артем Борисыч гулко сглотнул. Видимо, воспринял заявление бабушки буквально. Но сему пассажу я не придал значения, лишь уточнил:

— А в чем дело, собственно?

— Дело в мощном колдовстве. Это ж какое оружие! С ним не надо по горам бегать, как с пулеметом, а следует всего лишь слова нужные сказать. И главное, война на территории противника не кончается, его живая сила убывает, а военной техникой управлять некому. С таким оружием я нашим врагам устрою почище, чем Содом делал со своей Гоморрой!

Напору бабушки я попытался вякнуть:

— Но Степанида Егоровна…

— Вот представь себе бальный зал Букингемского дворца, весь усеянный какашками. Или палату лордов, которая в полном составе заседает в сортире.

— Юмор ниже пояса — не айс, — осторожно заметил Артем. — Хотя у немцев про засранцев шуток много.

— А я не шучу! — отрезала бабушка. — Сотни лет эти лорды засирали мозг всему миру, теперь я им отвечу ассиметрично. Осталось научиться. Для этого мне нужны знания. Но бабушка Мухия пошла в отказ, отправила меня к Ане. Та кивает на тебя, Антоша. Так что хочешь не хочешь, а надо.

После этих слов ко мне пришла светлая грусть. Блин, но почему так? В жизни постоянно происходит движение, при котором кто-то теряет, а кто-то находит. И я постоянно попадаю в числе тех, кто потерял. Потому что людям это удобно — у них рождаются планы, и они постоянно включают в эти планы меня. Исполнителем, ясное дело.

В людских раскладах предполагается заранее, что выполнить их хотелки я буду только рад. Во мне видят мецената с широкой душой, готового откликнуться на любую просьбу. Конечно, после моих услуг жить становится лучше, жить становится веселей. Поэтому, невзирая на погоду, всем постоянно от меня что-то надо. А если всё не так? Если многие из них меня бесят? Нет, братья по разуму уверены, будто бескорыстные поступки — это мой конек. Ага. Вот сплю и вижу, как всем желающим угодить!