Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором
Шрифт:
К сожалению, Ельцин все еще верит тем советникам, которые сначала поставили его в идиотское положение по вопросу об американских пленных, а сейчас скомпрометируют возложением венков на могилу Маннергейма. Было бы неплохо отказаться от цирковых трюков и перестать делать ставку на антикоммунизм, которая в ельцинском исполнении выглядит особенно безвкусно и нелепо. В самом деле даже у широкого слоя американских и европейских глотателей информации и то в горле застревает вопрос: «А сам-то ты кто?»
6. Скорее всего по итогам встречи в Мюнхене и совещания в Хельсинки Ельцину придется определяться. Неблагоприятные итоги этих совещаний в целом предрешены. Ничего, кроме сладких слов и горьких пилюль, прописано не будет. Запад Россию приговорил. И Ельцина — тоже. Добавим: и Снегура, и Илиеску, и… (продолжение следует).
Ельцин попытается в случае неблагоприятного исхода переговоров разыграть жесткий вариант внутри страны. Но это и погубит его. К сожалению — не только его, поскольку в ельцинском исполнении стабилизация обернется окончательной нестабильностью. У Ельцина нет ни идеи, ни идеологии,
7. Я не исключаю закрытых соглашений на встрече семи, связанных с разделом России на зоны и вводом иностранных войск. Такой план был, и я думаю, что государственная машина Запада обладает достаточно большой инерционностью. Что же, в этом случае — тем хуже для Запада.
8. Я понимаю также, что намечается некий перелом, постепенное осознание того, что игра с Россией имеет вовсе не то значение, которое ей придают западные звезды глобалистики, такие, как З. Бжезинский. Это понимание, увы, рождается не у тех, кто определяет государственную политику. Но хочется верить, что военные специалисты, эксперты клубов и корпораций, здравомыслящие политологи новой волны хоть что-то сумеют скорректировать в политике своих боссов, судя по всему, окончательно потерявших голову. Американский изоляционизм был бы сегодня гораздо более своевремен и разумен, нежели это роковое стремление разыграть российскую карту. Уж на что как круты были Гитлер и Наполеон, а чем все кончилось?.. Что уж там говорить об Америке, не сумевшей разобраться даже на Юго-Востоке, в зоне своих действительно жизненно важных интересов. Россия — не Вьетнам. Кто не верит в это — пусть проверит.
Плохих советов мы никому еще не давали. Рекомендуем прислушаться.
«Литературная Россия», № 28, 1992 г.
Раздел 3
Россия. Бытие или ничто как две равновеликие возможности
От составителя. Какой Россия войдет в XXI век? Станет ли Россия вновь великой, или ей кем-то уготована судьба одной из стран «третьего-четвертого» мира? Вопросы эти — не просто плод досужих ученых изысков. Это — жгучая боль миллионов россиян, это — узел проблем будущего Европы, Азии и всего мира.
Ответы на эти вопросы у всех современных исследователей разные. Единственное, что их объединяет, — это то, что Россия должна обрести самое себя, собственную государственность, свое место в мировом процессе. Размышления С. Е. Кургиняна о прошлом, настоящем и будущем России продолжают вековую гуманистическую традицию русских философов-патриотов.
3.1. Россия не может остаться в стороне от борьбы за мировое господство
— Сергей Ервандович, существуют ли в наших высших эшелонах власти мозговые центры, которые разрабатывают программы развития страны?
— Конечно же есть мозговые центры, и люди есть, и программы. В этом смысле интересны последние разработки КГБ СССР, сделанные уже после прихода Бакатина. И новая программа Явлинского, хотя я с ней категорически не согласен. Но чем не программа в принципе? Есть интересные разработки и в ряде академических институтов. Но это именно программы. Так сказать, информационное поле. А главное, чего нет — это концепции, и не случайно.
Видите ли, руководители страны используют концепцию живой жизни, поэтому всякая концептуальная разработка, внедрение каких-либо программных ориентиров есть, с их точки зрения, навязывание процессу посторонней воли. По отношению к любому общественному процессу они занимают простую позицию: «Как только процесс начнется — мы на него отреагируем. Массы почувствуют этот процесс, а у нас есть связь с народом, мы держим руку на пульсе событий» — все это прагматика, лишенная глобальной перспективы. Есть у них и мозговые штабы, но весь стиль их работы заключается в том, чтобы дать событиям идти так, как они идут.
— На Западе существуют концептуальные прогностические центры. Почему на Западе их прогнозы сбываются и концепции реализуются на практике, а у нас нет?
— В свое время планов было так много, что у людей из аппарата управления наступила своего рода аллергия на программно-прогностическую деятельность. Вторая причина заключается в том, что в условиях так называемых демократических перемен, в условиях спонтанного развития страны никакие планы и прогнозы просто не могут осуществиться. Они неэффективны постольку, поскольку их никто не может реализовать, потому что для реализации программы нужна власть. Понимая это, авторы программ сами не верят в них. Ведь никто всерьез не собирался выполнять программу «500 дней». Или антикризисная программа Павлова. Она была тоже невыполнима, а значит — обречена. Какой же смысл писать простыни масштабных разработок о том, что должно происходить в каждой точке страны, если там все равно события идут сами по себе?
Следовательно,
— Ответ на этот вопрос прост: там существует гражданское общество, а у нас — нет. Гражданское общество — это базовые структуры, совокупность социальных групп, слоев, каждая из которых осознает свои интересы и способна их заявить в виде проекта, программы и имеет механизм их отстаивания. Например, предприниматель точно знает, каким бы он хотел видеть государственное решение. То же самое — хорошо организованный рабочий класс. Он хорошо знает, что если предприниматель осуществляет определенный проект, то его интересы оказываются ущемленными. И существует структура, организация, которая отстаивает его, и только его интересы.
Аналогично происходит у военных и других крупных групп общества. Законодательная власть имеет систему уравнений и призвана разрешить эти противоречия таким образом, чтобы все оказались довольны, достичь консенсуса. У нас ничего подобного нет, у нас единицей измерения является отдельно взятый гражданин, отдельно взятый депутат. Возьмем, к примеру, власть в Моссовете или на любом другом уровне. Что мы увидим? Есть непосредственно выбранный населением города мэр, лицо единовластное, поскольку его выбрало все население. Это единовластное лицо мечтает только о том, чтобы сохранить режим личной власти. Единицей, избравшей его, является не слой, не класс, а некое аморфное целое — каждый из элементов этого целого дезориентирован, своего социального «я» не имеет, и своей социальной принадлежности ни к какой из групп не ощущает, и интересы всего целого ни в коей мере не представляет. Это хаос, вакуум, болото, на котором строится здание личной власти. Для того чтобы хоть как-то вбить сваи в это болото, создается личная бюрократия данного мэра (или президента). И чтобы хозяйственные связи окончательно не развалились, к личной бюрократии правителя пристегивается какой-то хозяйственный орган. Но все бы на этом замкнулось, и утвердилась бы личная власть этих правителей, если бы на свою погибель они уже не создали третье сословие — буржуазию. Этот средний слой имеет свой, отчетливо выраженный интерес. Он заключается в том, чтобы стричь народные массы, брать навар, но этот интерес начинает вступать в противоречие с интересом автократа, выбранного народом, этот автократ не хочет терять доверие своих избирателей, которым он должен дать какое-то «популистское варево», защитить его какие-то совсем элементарные социальные интересы, адресованные всем слоям населения, чтобы сохранить популярность. Цены, например, закрепить. А промышленникам, предпринимателям нужно обратное — чтобы цены раскрепостили. Хозяйственная бюрократия, чтобы как-то обеспечить функционирование народного хозяйства, предельно централизует хозяйственные функции. Сегодня в Москве, думаю, хозяйственные функции централизованы раз в десять больше, чем при Гришине. Распределяют все до болта, булавки, пуговицы. Но предпринимателю также нужны ресурсы, поэтому интересы централизующих хозяйственных органов и интересы предпринимателей, бирж опять сталкиваются. И так на всех уровнях. Возникает классическая коллизия, свойственная Французской революции: когда массы ждут от своего короля (или мэра) — неважно кого — прямой социальной поддержки, а предприниматели ее блокируют, они хотят эти массы обобрать. Что все хотят от Горбачева или, скажем от Собчака? Западных кредитов. А почему? Это — некий «кусок», который, как им кажется, они сумеют равными или неравными частями распределить между всеми слоями. Это — общественный пирог, испеченный не ими, и каждый-де, мол, будет жевать свой кусок, и возникнет гражданский мир. Но куска-то нет, и западной помощи нет, и поверьте мне — не будет. Тогда третье сословие — буржуазия — идет в парламент, а автократ начинает опираться на свою бюрократию и на народ. Возникает конфликт между парламентом и Президентом, Моссоветом и мэром. По классической схеме этот конфликт разрешается таким образом: предприниматель начинает свое стремление ко все большей эксплуатации народных масс упаковывать в требование радикальных реформ, большей степени свободы. Таким образом, возникает левый фланг. По отношению к центру этот левый фланг составляют сегодня Травкин, ДПР, ДС и т. д. Каждый, кто зашел к власти слева, в этих условиях тоже может некоторое время повластвовать, ибо он спихнет тех, кто правее. Единственная сила, которая действует организованно в этих условиях, — это буржуазия. Она запускает колесо и отходит в сторону. И колесо начинает крутиться. В этом левом процессе (я имею в виду революционные потрясения) страна обычно теряет от 1/5 до 1/3 своего населения. Нас же призвали к перевороту снизу.
— На Западе существует видимость демократического процесса выборов различных структур управления, но, видимо, действует скрытый от глаз народа реальный механизм формирования органов власти и выработки управленческих решений? Судя по всему, этим механизмом управляют какие-то теневые структуры?
— Конечно. Когда мы говорим: третье сословие, предприниматели, мы имеем в виду, что 75 или 80 процентов этого предпринимательского сословия — в тени. Речь не о «теневой» экономике. А — о теневой (и абсолютно легальной) власти. Власти, не желающей засвечиваться. И потому подлинной. Такая власть на Западе «правит бал» и обеспечивает устойчивость. Например, Токийский клуб, клубы финансистов, промышленников, существуют элитарные клубы, вырабатывающие паритет интересов между высшими чинами армии, ВПК, высшей государственной бюрократии и т. д. На Западе существует стратифицированное общество, которое в виде высшего своего выражения имеет меритократию, то есть власть узкого круга людей, обладающих знаниями об управлении.