Седьмой Совершенный
Шрифт:
Капитан криво усмехнулся.
— Для кого, для этих что ли? — он показал на перепуганных купцов, поднявшихся на верхнюю палубу, чтобы воочию, убедиться в приближающейся опасности.
Старый я дурак, — сказал капитан, — ведь, как чувствовал, надо было раньше весла опустить.
— Не расстраивайся, бариджа легче твоей куркуры в несколько раз. Все равно бы догнали.
— Это тоже правильно, — согласился капитан.
— Слушай, а что они с нами сделают?
— Если не будем сопротивляться, ограбят и отпустят.
— Вопросов больше не имею, — сказал
Халиф Убайдаллах принял Меджкема в саду. Повелитель правоверных сидел на карточках у небольшого водоема и пускал искусно сделанные кораблики. Меджкем почтительно остановился в отделении и стоял так, смиренно опустив глаза долу, украдкой наблюдая, как халиф острием длинного кинжала расталкивает сбившиеся в кучу корабли. После того памятного ареста Абу Абдаллаха, когда обезумевший от ярости полководец, едва не добрался до его горла, Убайдаллах не расставался с оружием.
Меджкем переступил с ноги на ногу. Халиф, всецело увлеченный своим занятием, не обращал на него никакого внимания. Один из парусников столкнулся с кувшинкой, при этом зачерпнул бортом воду и стал тонуть. Халиф попытался подцепить его кинжалом, но не дотянулся.
— Затонул, — огорченно сказал Убайдаллах и поднялся на ноги.
Меджкем изобразил на лице сочувствие, но это ему не помогло.
Внимательно глядя на него, Убайдаллах сказал:
— Всякий раз, когда я на тебя смотрю, я вспоминаю, что должен тебя повесить.
Меджкем съежился внутренне.
— Или, — продолжал халиф, — предпочитаешь, чтобы тебе отрубили голову?
Меджкем опустил голову еще ниже.
— Ну, отвечай, когда тебя спрашивают.
Глядя в сторону, Меджкем сказал:
— Если повелитель предоставляет мне право выбора, то я предпочел бы, чтобы меня посадили на кол.
— Вот как, — удивился халиф, — это почему же?
— Хоть удовольствие получу напоследок, — нагло заявил Меджкем.
Убайдаллах расхохотался.
— Меня успокаивает твоя откровенность, — кончив смеяться, сказал он, это говорит о том, что от тебя нельзя ждать предательства.
— Это была шутка, повелитель, — сказал Меджкем.
— Удивляюсь твоей дерзости Меджкем, — нахмурившись, сказал халиф, — ты осмеливаешься шутить, в то время когда жизнь твоя висит на волоске.
— Одно непонятно, как при таком остроумии ты позволил обвести себя вокруг пальца.
Меджкем тяжело вздохнул и сказал:
— Повелитель, я скоро сам лишу себя жизни из-за этого. Не могу себе этого простить.
— Я тоже.
Меджкем показав на водоем, воскликнул:
— Смотри повелитель, еще один тонет.
Невесть откуда взявшийся лягушонок прыгнул на корму корабля и опрокинул его.
— Я потерял еще один корабль, — озабоченно сказал Убайдаллах, — это мой будущий флот.
— Флот? — спросил Меджкем, радуясь, что ему удалось изменить направление разговора.
— Да, я построю город на море и назову его Махдия. Построю флот и отберу у Венеции Средиземное море.
— Иншаалах, — воздев руки, сказал Меджкем, —
Убайдаллах польщено улыбнулся, и все так же улыбаясь, повернулся к Меджкему и в упор спросил:
— Есть новости о тех двоих?
— В последний раз их видели в порту…
— Это я уже слышал.
— Больше ничего.
Убайдаллах повернулся и пошел к беседке.
Меджкем провожал его взглядом. Халиф взял лежавший на скамье подбитый ватой халат и несмотря на по весеннему теплый день, надел его.
— Что-то знобит меня, — озабоченно сказал Убайдаллах, — не заболеть бы.
— Аллах не позволит этому произойти, не допустит, чтобы заболел его посланник, — произнес Меджкем.
Слишком много развелось у Аллаха посланников, — саркастически произнес халиф, — бедняга, не знает, кого из нас оберегать от хвори.
Меджкем удивленно посмотрел на халифа.
— Или ты не слышал о махди, который недавно объявился в Медине, и тревожит умы разговорами о том, что он Седьмой Совершенный, и что фатимидский халиф самозванец и узурпатор, обманом занявший престол, и что только он истинный Имам времени, наследник Джафара ас-Садика, при этом он потрясает четками, якобы принадлежащими пророку, как доказательство своей миссии.
— Нет, повелитель, я ничего не слышал, — признался Меджкем, — но почему это тебя беспокоит. Все время разные безумцы объявляют себя мессиями. Пусть собаки лают, караван пусть продолжает свой путь.
Немного помолчав, Убайдаллах сказал:
— Сдается мне, что это наш друг Имран объявился. В последнее время, я часто спрашиваю себя, почему я отпустил его, почему не казнил.
Видя, что халиф перешел к риторике, Меджкем облегченно вздохнул и перевел дух. Кажется, и на этот раз пронесло. С тех пор как он провалил задание по поимке государственных преступников, каждый раз, когда халиф вызывал его к себе. Меджкем прощался с жизнью. Племянник халифа был тайно казнен в тот же день, когда раскрылся заговор. Об этом кроме халифа знал только Меджкем, даже палач не знал, кого он лишает жизни. По дворцу был пущен слух, что, племянник арестован, и содержится в тюрьме в секретной камере. Меджкем прекрасно понимал, что это посвящение в тайну халифа значительно сокращает срок его жизни. В тот день, когда трактирщик, вернувшись, освободил их, у Меджкема мелькнула мысль, что ему тоже надо теперь уносить ноги от гнева Убайдаллаха. Он тогда подавил ее, и пустился в погоню, за беглецами. Но те как сквозь землю провалились.
— Стоит ли тебе, государю, обращать внимание на каких-то жалких лжепророков, — немного осмелев, заявил Меджкем.
— Это не простой лжепророк, это Имран, такой же предатель, как и его покровитель — Абу Абдаллах. И от кого же я слышу эти речи, от человека, которому было поручено арестовать или уничтожить его, и который провалил все три попытки. Теперь ты лично, слышишь меня Меджкем, лично отправишься в Медину и убьешь его. А теперь, убирайся с глаз моих, пока я не передумал и не решил отправить кого-нибудь другого, а тебя казнить.