Седой Кавказ
Шрифт:
– Лорса, перестань, – вступился Арзо.
– Уйди, – с металлической жесткостью среагировал брат.
Лорса присел на корточки рядом с Айсхановым.
– Теперь скажешь?
– Не-не… Отстань… Тебе эт-т-то т-так не пройдет, – потихоньку стало нормализоваться дыхание у Айсханова.
– Тебе тоже… Так, рассказывай правду, – вновь шельмовато заблестели глаза Лорсы, а голос, как у лисицы, заискивающий, ласкающий.
– Ты за все ответишь, – осмелел голос Шалаха, он попытался встать, но Лорса двумя пальчиками сжал его гортань. Обеими руками сопротивлялся Шалах, однако сил не хватало, глаза повылазили
– Лорса, опомнись! – схватил брата за плечо Арзо.
– Уйди, – яростно прошипел Лорса, свободной рукой ударил по ногам старшего брата, да так сильно, что Арзо осел от боли.
Лорса еще сильнее придавил к земле Шалаха.
– Так ты расскажешь или нет?
– Э-э-э, – стонал Айсханов, пытался кивнуть головой.
Лорса отпрянул, сидя на корточках, злобно смотрел, как Шалах, потирая шею рукой, приходил в себя.
– Ты за это ответишь, – первое, что сказал зампредседателя.
– Вот твое вразумление. Вместо того, чтобы извиниться за воровство, ты мне еще угрожаешь.
Лорса глубоко вдохнул, и явно было видно, что сейчас последует всплеск бешеной силы, однако Айсханов его опередил:
– Расскажу, расскажу. Все расскажу… Албаст заставил.
После короткого признания Лорса вынес приговор.
– С Албастом мы отдельно разберемся, а с тебя две тысячи.
Примерно так и оценивался украденный урожай. Однако Айсханов думал иначе.
– Что?! – завопил он.
– Четыре.
– Ладно, ладно, – согласно зажестикулировал Айсханов.
– Сегодня вечером.
– Да. Хорошо, – со всем соглашался зампредседателя, покидая самбиевский надел, на ходу пытаясь очистить одежду.
– Ты поступил неблагоразумно, – только теперь взял право голоса Арзо.
– Конечно, неблагоразумно, – огрызнулся Лорса. – Из дома выселили, надел отняли, с работы в собственном колхозе выгнали, через надел в собственный цех трубопровод провели, твою любимую девушку украли, мы в казенной хибаре, на птичьих правах живем, теперь и несчастный урожай свеклы у матери отобрали… Ты что, хочешь, чтобы они наконец и нас в жен превратили?… Не бывать этому! – затряс кулаками Лорса, – сейчас Шалаха тряхнем, а потом я и к Албасту подойти повод найду… Ты, Арзо, устраивайся на работу в городе и занимайся делом, а я вечно чабанить не собираюсь, терпение на пределе.
… Кемса рыдала, ругала Лорсу за несдержанность, как старший, Арзо оказался виноватым. Он, по словам матери, обязан был сдержать младшего брата.
– Ты попробуй сама его сдержать, – оправдывался Арзо.
– А ты по шее его, по шее, – учила мать.
– Нана, – смеялся старший сын. – Да как ему дать-то по шее? Он ведь могуч и псих к тому же.
– В том-то и беда! – горюнилась Кемса.
Приходили соседи: кто с сочувствием, кто с восторгом, говорили, что Докуевы и Айсхановы долго совещались в конторе колхоза, советовали Лорсе скрыться, ибо вот-вот нагрянет милиция или вовсе КГБ с армией.
Еще не влившись в обыденную колею чеченского села, Арзо, как сторонний наблюдатель, взирал на все происходящее.
Утренняя сцена жизненной борьбы так его потрясла, что он с ностальгией вспомнил армейскую беспечность и бездумье. Все сельчане казались ему
Почтенно выслушав пришельцев, Самбиев-старший с достоинством, в полный глас ответил:
– Уважаемые старцы! Мы благодарны вашему визиту и вниманию. Однако мне кажется, что вы не владеете полной информацией: Айсханов Шалах – вор. Он в этом признался. У него есть соучастники, и мы с ними разбираемся. А если Шалах до вечера с нами и с Зурой Байтемировой не рассчитается, то мы силой восстановим справедливость… И еще, если кто-то попробует искать поддержки у органов власти – мы примем адекватные меры… Уважаемые односельчане! Я думаю, что если бы вы, как сейчас, знали бы пагубность содеянного Шалахом, вы бы не пришли к нам с его защитой.
– Да мы и не защищаем его, – оправдывался один старец.
– Мы хотели разобраться, – вступился второй.
– Неужели это правда? – возмутился третий.
Проводив посредников, Лорса кинулся к брату, сжал с силой в объятиях.
– Мужчина! – в радости, на ухо воскликнул он.
– Разве можно так грубо говорить со старшими, – вновь недовольно ворчала Кемса.
Казалось, все урегулируется, так нет, вечером, когда по поздней осени быстро сгустился мрак, к воротам Самбиевых явились старший брат Шалаха – вечный пьяница, и его собутыльник. Им навстречу первой выбежала Кемса, на нее посыпалась нетрезвая брань, легкое рукоприкладство. Одолев женщину, пришельцы ворвались во двор с огромным тесаком в руках и напоролись на братьев Самбиевых. Арзо и пальцем не шевельнул, и только в свете электролампочек показалось, что Лорса станцевал перед ворвавшимися, а те от случайных прикосновений танцора упали.
На истерические вопли Кемсы и поверженных пришельцев прибежала вся округа. Осматривая тесак, одни сельчане требовали тщательнее избить пьяницу, другие отпустить до разборок на следующий день, и в это время к воротам подъехал наряд милиции из райцентра. Такого в Ники-Хита в последние годы не случалось, все поняли, что блюстители правопорядка неслучайно катаются по ночному захолустью. Под давлением общественности, милиционерам пришлось заняться своими служебными обязанностями: свидетельские показания никихитцев обязали их арестовать ворвавшихся во двор Самбиевых пьяниц и, как улику, забрать огромный тесак.
Только этот скандал угомонился, и все разошлись по домам, в ворота Самбиевых вновь постучал представитель рода Айсхановых: на сей раз пришелец был тих, вежлив, и в руках его были пятьсот рублей. Арзо хотел было гордо от денег отказаться, но Кемса пачку выхватила, сказав, что в доме Байтемировых есть нечего.
В тот вечер, отдавая деньги, Кемса засиделась у Байтемировых. Когда она вернулась домой, сыновья спали на нарах в ногах друг друга. Уныло горела керосиновая лампа, в дверях Кемсу встретил мурлычащий кот, завертелся в ногах; на краю остывающей печи жалобно пищал вскипевший чайник. Мать с любовью осмотрела детей, как у младенцев поправила подушки, поплотнее укрыла одеялом.