Седой Кавказ
Шрифт:
В и н о д е л: «Еще бы, двадцать семь лет в чисто дубовой бочке. Особый коньяк».
Шелест фольги, хруст (видно, шоколадом закусывают – домысливает Арзо).
В и н о д е л: «И все-таки это огромная сумма».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Да, сволочи эти москали, но как им перечить? Да и что ты волнуешься? Вон сколько у тебя предприятий. По копейке собери и все».
В и н о д е л: «Так эти предприятия вовсе не функционируют. С началом антиалкогольной компании их закрыли».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Ну
В и н о д е л: «Да честное слово. Это легко проверить… Да Вы знаете это».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Ну перестань, Асхаб Мамедович, а сокодавочный цех в Ники-Хита? Тоже не функционирует?»
В и н о д е л: «Так он в объединение не входит».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Как не входит? А Докуевы? А этикетки с надписью ЧИвино?»
В и н о д е л: «Старик-Докуев у меня, в Червленском винзаводе завскладом. А его дети отдельно цех держат. Они к объединению никакого отношения не имеют. Просто отец, видно, ворует этикетки, а там их наклеивают под наш знак».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «А как ты это терпишь?»
В и н о д е л: «А куда я денусь? Ясуев – тесть Албаста Докуева».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Понятно. Так в чьем ведении этот цех в Ники-Хита?»
В и н о д е л: «По-моему, на бумагах колхозный, короче, коллективная собственность, а на деле – их личная…, когда-то они в наше объединение входили вместе с колхозом. Мы выделяли ссуды, выступали гарантами перед банком, построили цех. А потом с помощью Ясуева они провели какие-то махинации, с нашего баланса ушли, долги посписали… Короче, я за них не в ответе».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Вот это новость для меня! Хм… Так сказать, частная лавочка за счет государства».
В и н о д е л: «Ну, не знаю… Давайте о нашем. Прохор Аверьянович, я смогу только это…»
На бумаге заскрипело перо наливной ручки.
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Нет…Так не пойдет».
В и н о д е л: «Ну то что вы говорите, нереально…»
У п о л н о м о ч е н н ы й (перебивая): «Не я говорю, а комиссия из Москвы, в которую я даже не вхожу, и из дружбы к тебе просто и бескорыстно помогаю. Клянусь детьми! Наливай еще по одной».
Перезвон стекла.
У п о л н о м о ч е н н ы й: «О-о-о-х!… Хорош коньячок! Хорош!»
Шелест фольги, хруст, чавканье, щелчок зажигалки.
В и н о д е л: «Если это отдать, то нам нет смысла работать».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Работать никогда нет смысла, смысл, чтобы заработать».
В и н о д е л: «Я вас прошу, Прохор Аверьянович, давайте вот так».
Заскрипело перо на бумаге. Долгая пауза.
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Ну, ладно… Я постараюсь их уговорить. Но к этому плюс трехкомнатная квартира в Москве… В центре».
В и н о д е л: «Я это не осилю. Ведь есть Докуевы? У них и связи в Москве. Пусть купят, все оформят…»
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Хорошо… с тебя это… А Докуевым – смотри
В и н о д е л: «Ха-ха-ха, какое «слово»? Рад даже буду. Зажрались гады. За людей никого не считают, за спиной Ясуева что хотят, то и делают».
У п о л н о м о ч е н н ы й: «Разберемся… Ну, за это дело выпить надо».
Долгое молчание. Перезвон стекла, щелчок зажигалки, шелест фольги.
У п о л н о м о ч е н н ы й: «За нашу Родину и партию, которые нас кормят и поят!»
В и н о д е л: «За Вас, Прохор Аверьянович!»
С затаенным вниманием подслушивающий эту речь Самбиев встрепенулся, поняв, что дело состоялось, и воротилы вот-вот выйдут в приемную. Заметался он возле пульта селектора, не знает, на какую кнопку нажать – горят одновременно пять-шесть. Решение пришло неожиданно, он резко вырвал розетку, обесточил систему и только сел на свое место, как вошла Светлана.
– Не спрашивал? – задыхалась она и, услышав отрицание, завозилась возле холодильника.
Потом она уселась на рабочее место, осмотрела себя в зеркальце, успокоилась на мгновение и вдруг вновь зажглась:
– Ты представляешь, жена этого, – она указала на дверь Цыбулько, – там была. Раньше зачуханная, в калошах ходила, а теперь вот на таких шпильках… А ходить не умеет, вот так ковыляет, – Светлана выбежала в центр приемной и засеменила, кривя полусогнутые ноги, виляя неестественно тазом.
– Ха-ха-ха, – от души, несдержанно расхохотался Арзо, и надо же именно в это время открылась дверь уполномоченного.
Цыбулько и Бабатханов, поглощенные своими глобальными мыслями, большими цифрами, не обратили внимания на застывшую в немых позах молодежь. Винодел даже не попрощался – он уже «откланялся», и только уполномоченный в дверях бросил, что будет завтра.
На следующее утро уполномоченный соизволил принять Самбиева. Цыбулько не привстал, руки не подал, смотрел тяжелым взглядом на удивленного дембеля. А удивляться Самбиеву было от чего: просторный, светлый кабинет, красивая строгая мебель, кожаные сиденья и, главное, сам хозяин: совсем другой человек – холеный, надменный, недоступный; в шикарном костюме, с красивыми запонками на белоснежных манжетах, с золоченым гербом СССР на лацкане пиджака.
– У меня штат заполнен, – пробубнил Цыбулько, и на вопрос Самбиева о КЗоТе, об обязательном трудоустройстве после службы, уполномоченный раздраженно рявкнул, – какой «КЗоТ»? Что за вздор? Ты глухой что ли?… Если Аралин даст дополнительную вакансию – посмотрим.
Вспотевший от невнимания Самбиев, проклиная «свинью» Цыбулько, поплелся к управляющему делами Совмина – Аралину.
– Из грязи в князи, – проворчал Аралин, вспоминая Цыбулько, а потом предложил Арзо должности в других подразделениях. – Там и должность выше, и оклад побольше и нет этого «мужичка», – уговаривал он протеже Россошанских.