Сегодня и вчера. Книга стихов

Слуцкий Борис Абрамович

«Поэт не телефонный…»

Поэт не телефонный, А телеграфный провод. Событье — вот законный Для телеграммы повод. Восстания и войны, Рождения и гибели Единственно достойны, Чтоб их морзянкой выбили. А вот для поздравления Мне телеграфа жаль И жаль стихотворения На мелкую печаль. Мне жаль истратить строки И лень отдать в печать, Чтоб малые пороки Толково обличать.

Правильное отношение к традициям

Правдивые пропорции, которым Обязаны

и Новгород и Форум Хотя бы тем, что столько лет подряд Стоят; И красок нетускнеющие смеси, Блистающие безо всякой спеси, Как синька, что на небеса пошла И до сих пор светла; Народа самодельные законы — Пословицы, где воля и препоны, А также разум, радость и тоска, А глянь — одна строка; И лозунги, венчающие опыт Трех лет войны, и недовольства ропот, И очереди, на морозе — дрожь, Словцом «Даешь!» — Нет, есть чему учиться под Луною, Чтоб старину не спутать с новизною, И есть зачем стремиться на Луну, Чтоб со старинкой не спутать старину. Нет, горе гордым, слава неспесивым, Которые и слышат и глядят И каждый день сердечное спасибо, «Спасибо за науку!» говорят.

Творческий метод

Я вывернул события мешок И до пылинки вытряс на бумагу. И, словно фокусник, подобно магу, Загнал его на беленький вершок. Вся кровь, что океанами текла, В стакан стихотворенья поместилась. Вся мировая изморозь и стылость Покрыла гладь оконного стекла. Но солнце вышло из меня потом, Чтобы расплавить мировую наледь И путникам усталым просигналить, Каким им ближе следовать путем. Все это было на одном листе, На двадцати плюс-минус десять строчек, Поэты отличаются от прочих Людей приверженностью к прямоте И краткости.

Советы начинающим поэтам

Отбывайте, ребята, стаж. Добывайте, ребята, опыт. В этом доме любой этаж Только с бою может быть добыт. Легче хочешь? Нет, врешь. Проще, думаешь? Нет, плоше. Если что-нибудь даром возьмешь, Это выйдет себе дороже. Может быть, ни одной войны Вам, ребята, пройти не придется. Трижды МИР отслужить вы должны: Как положено, Как ведется. Здесь, в стихах, ни лести, ни подлости Недействительна власть. Как на Северном полюсе: Ни купить, ни украсть. У народа нету времени, Чтоб выслушивать пустяки. В этом трудность стихотворения И задача для вашей строки.

«Броненосец „Потёмкин“»

Шел фильм. И билетерши плакали Над ним одним По восемь раз, И слезы медленные капали Из добрых близоруких глаз. Глазами горькими и грозными Они смотрели на экран, А дети стать стремились взрослыми, Чтоб их пустили на сеанс. Как много создано и сделано Под музыки дешевый гром Из смеси черного и белого С надеждой, правдой и добром! Свободу восславляли образы, Сюжет кричал, как человек, И пробуждались чувства добрые В жестокий век, В двадцатый век. И милость к падшим призывалась, И осуждался произвол. Все вместе это называлось, Что просто фильм такой пошел.

«Похожее в прозе на ерунду…»

Похожее

в прозе на ерунду В поэзии иногда Напомнит облачную череду, Плывущую на города. Похожее в прозе на анекдот, Пройдя сквозь хорей и ямб, Напоминает взорванный дот В соцветье воронок и ям. Поэзия, словно разведчик, в тиши Просачивается сквозь прозу. Наглядный пример: «Как хороши, Как свежи были розы». И проза, смирная пахота строк, Сбивается в елочку или в лесенку. И ритм отбивает какой-то срок, И строфы сползаются в песенку. И что-то входит, слегка дыша, И бездыханное оживает: Не то поэзия, не то душа, Если душа бывает.

Читатель отвечает за поэта

Читатель отвечает за поэта, Конечно, ежели поэт любим, Как спутник отвечает за планету Движением и всем нутром своим. Читатель — не бессмысленный кусок Железа, в беспредельность пущенный. Читатель — спутник, И в его висок Без отдыха стучится жилка Пушкина.

Общежитие

Общежитие

Ярко-пестрые, как полушалок, Словно кофты цыганской кусок, Знаменитые два полушария Износили последний срок. Карты мира, висящие с нэпа На стене, словно списки надежд. Заменяются картами неба — Синим блеском небесных одежд. Как бывало, на карте Союза Цепь флажков продвигалась вперед — Поднимая все большие грузы, Цепь ракет выступает в полет. Дальше Запада, выше Берлина, Дальше были и выше былины, Дальше самого вещего сна Вылетает по карте она. Отрываются крайние звенья, Начинается наступленье. Мы по карте следим. Не хотим Пропустить, куда мы летим. Здесь, у карты, волнуемся, спорим, Измеряем масштаб высоты. Чуть попозже, чем с Черным морем, Много раньше, чем с Белым морем, Мы знакомимся с Морем Мечты.

Наши летят!

Небо вроде опрокинутой чаши — Выпьем до дна и ставим вверх дном. Наши летят! Не чужие, а наши Дальше и выше летят с каждым днем. Помните небо сорок первого года? Враги — повсюду. Наши — нигде. Любая ясная, безоблачная погода Точно предсказывала: быть беде. А сегодня — в воздухе и в эфире, Всюду, куда ни кинешь взгляд, Во всем бескрайном, безмерном мире Наши летят!

Физики и лирики

Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрыли Мы, что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья — Наши сладенькие ямбы, И в пегасовом полете Не взлетают наши кони… То-то физики в почете, То-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, А скорее интересно Наблюдать, как, словно пена, Опадают наши рифмы И величие степенно Отступает в логарифмы.