Широкоплечие интеллигенты —Производственники, фронтовики,Резкие, словно у плотников, жесты,Каменное пожатье руки.Смертью смерть многократно поправшие,Лично пахавшие столько целин,Лично, непосредственно бравшиеСтолицу Германии — город Берлин.Тяжелорукие, но легконогие,Книжки перечитавшие — многие,Бревна таскавшие — без числа,В бой на врага поднимавшие роту,Вас ожидают большие дела!Крепко надеюсь на вашу породу.
Чудеса
У археологов на лад идут дела,И ни одна эпоха не далаАстроботаникам
такого взлета:Ведь каждый день, как будто на работу,К нам чудеса приходят ровно в семь —С газетами. И это ясно всем.Все словно бы на вечере гипнозаВ районном клубе, где за три рубляЗаезжий маг, усами шевеля,Прокалывает ими прозу;Как в автомате: за пяток монет —Билет, а нет — колотишь в стенку нервно.И сходит удивление на нетОт чуда, что творимо ежедневно.Так соберем же, свинтим по деталиВосторг, что так приличен чудесам,И двух собак, что до звезды летали,Погладим с завистью по телесам.
Люди и боги
Облачные белые одеждыРаспахнув недрогнувшей рукой,В первый раз не с верой, а с надеждойНа небо взирает род людской.Не глядит, не смотрит, а взирает,Как его ракеты озаряют,Вырывают из кромешной мглыНеба захолустные углы.И дрожат испуганные боги,Затаив не очень крепкий дух,Как медведи в старенькой берлоге,Электрифицированной вдруг.
«Человек не может жить без доводов…»
Человек не может жить без доводов,Что дела — на лад, на лад идут,Ежели чего-нибудь не вдоволь,Будет вдоволь в будущем году.Роста доказательства, прогрессаАргументы всем нужны, как воздух.Мне не будет в жизни интереса,Если мы не полетим на звезды.Потому-то головенки гладимДетские и отмечаем рост.На дверях карандашом и взглядомОтмечаем, сколько не дорос:Если мальчик — до границы мужества,Если девочка — до полной женственности,Потому по первой лужицеЖдем весну во всей ее торжественности.Потому-то почки трогаем,Лед разглядываем на реке, —Это мы весну торопим,Думаем: апрель невдалеке,Хорошо, но будет лучше!Это заявление поэтаВсе вмещает: мартовские лужиИ полет в ракетах на планеты.
«Города понижались от центра к окраинам…»
Города понижались от центра к окраинам.На окраине — хижины. В центре — дворцы.Грязь предместий воронами гулко ограяна,В центре застланы — чище, чем скатерть, — торцы.Это было дотоле, покуда заводыНе взнесли над предместьями красные сводыИ высокого неба достигла труба,Утверждая бесспорное право труда.Город был словно холм,Город стал словно чаша.Город стал словно бор,Город стал словно чаща,Где труба вырастает в тени у трубы,Словно сосны в боруИ в дубраве дубы.И гудки подавили церковное пенье,Низвергая династию колоколов.И колонны рабочих пошли в наступленьеНа литые шеренги дворцовых колонн.
С «ТУ-104»
Над Антарктидой облаков,Где горы, плоскости и пропасти,Лишь дураки из дураковПрипомнят трепаные прописи.Но дураки всегда не в счет,А кто сметливее, толковее,Глядит, как тень крыла сечетВсе эти страны облаковые.Глядит,
не тратя сил на мысль,Не обобщая и не сравнивая,Пока врезается, как мыс,В него небесная Гренландия.И знает, что она вошлаВ его судьбу на веки вечные,Покуда тень крыла секлаДорогу эту бесконечную.
Окраина
Вот они, дома конструктивистов,Заводской окраины краса.Покажи их, Подмосковье, выставьПервой пятилетки корпуса!Выставь зданья серые и честные,Как шинель солдатского сукна,Где живут станочники известные —Громкие в районе имена.Выставь окна светлые, огромные,Что глядят на юг и на восток.Школы стройные, дороги ровные,Фабрики, заводы и мосторг.Именем режима экономии,Простоте навечно поклянись,Строй квартиры светлые и новые,От старья колонн отворотясь!Пусть стоит исполненною клятвою,Никаких излишеств не тая,Чистота твоя и светлота твоя,Милая окраина моя.
Про луну
Приливы, а не отливыНадежд вызывает луна.И люди смотрят счастливо,Как бодро восходит она.То, словно сокол и кречет,Тучу она размечет,То крепким лучом блеснетИ по темноте полоснет.Когда луна поднимается,Вся улица улыбается.Всюду луна на слуху:Как будто ее скрывалиИ вот внезапно открыли,Как будто ее сковали,Как будто ее отлилиРядом, в соседнем цеху.
«Старух было много, стариков было мало…»
Старух было много, стариков было мало:То, что гнуло старух, стариков ломало.Старики умирали, хватаясь за сердце,А старухи, рванув гардеробные дверцы,Доставали костюм выходной, суконный,Покупали гроб дорогой, дубовыйИ глядели в последний, как лежит законный,Прижимая лацкан рукой пудовой.Постепенно образовались квартиры,А потом из них слепились кварталы,Где одни старухи молитвы твердили,Боялись воров, о смерти болтали.Они болтали о смерти, словноОна с ними чай пила ежедневно,Такая же тощая, как Анна Петровна,Такая же грустная, как Марья Андревна.Вставали рано, словно матросы,И долго, темные, словно индусы,Чесали гребнем редкие косы,Катали в пальцах старые бусы.Ложились рано, словно солдаты,А спать не спали долго-долго,Катая в мыслях какие-то даты,Какие-то вехи любви и долга.И вся их длинная,Вся горевая,Вся их радостная,Вся трудовая —Вставала в звонах ночного трамвая,На миг бессонницы не прерывая.
«Комната кончалась не стеной…»
Комната кончалась не стеной,А старинной плотной занавеской,А за ней — пронзительный и резкий,Словно жестяной,Голос жил и по утрамТребовал настойчиво газеты,А потом негромко повторял:— Принесли уже газеты?Много лет, как паралич разбил,Все здоровье — выпил.Все как есть сожег и истребил,Этого не выбил.Этой страсти одолеть не смог.Временами глухоСлышалось, как, скорчившись в комок,Плакала старуха.— Больно? — спросишь.— Что ты, — говорит. —Засуха!В Поволжье хлеб горит.