Сегодня-позавчера_4
Шрифт:
– Не увидел, - кивнул ротный, - а ты чё так взбеленился?
– Жизнь того парня - моя вина. А ты - "живца"!
– укоризненно говорю ему.
– М-да. Обрадовался - "язык"! Разведбат не смог, а я - смог! Наказал ты меня за гордыню.
Молчим. Он - не говорит. Я - подавно. Виновным себя - не считаю. Чуть-чуть только.
– И что делать? Зла на тебя нет. Но, прилюдно бить командира - как-то не принято. За это - штрафная рота.
– А мы где? В гвардии? Готов, так же прилюдно, извиниться. И даже позволить себя избить. Тоже прилюдно.
– Да на хера? Чушь всё это. Пошли, довольно
– Мир?
– протянул ему руку.
Он поднял палец, но руку - сжал:
– Должен будешь. Полковника немецкого!
– Губа-то не треснет?
– Не треснет! Она у меня - прочная. Надоела мне эта штрафная история. В гвардию хочу. В егеря! Очки надо зарабатывать!
Меня аж передёрнуло.
– В егеря?
– Да. А туда - кого попало - не берут. Уже три рапорта подал. Чем я не командир штурмовой роты егерей?
– Их не распустили?
– Очумел что ли?
– Так их командир, вроде как - погиб.
– И чё? Зато остальные - гвардия гвардии! Ты их форму видел?
– Видел.
– Да ты что? Когда?
– Летом.
– Да ты что? Они же, как раз летом, в Воронеже, эсэс на лоскуты распускали. Там ещё сам Медведь командовал. А ты его не видел?
– Видел.
– Какой он?
– ротный стал похож на мальчишку, которому рассказывали про северного оленя. Так вот ты какой, северный олень!
– Обыкновенный. Как я, - пожал я плечами.
Ротный долго смотрел на меня, тряхнул чубом, вздохнул:
– А я тут с отребьем разным вожусь, пока люди бьются, как герои. Ие-ех! Пошли, ладно. Вернёмся к нашим баранам.
– Со мной, например.
– Что? Что "с тобой"?
– С отребьем.
– А кто ты есть? Залёт за залётом. Как будто и не хочешь из Шурочки выбраться.
– Согласен. Есть такое дело, - вздохнув, кивнул я.
– Не хочешь выбраться?
– удивился ротный.
– Я про залёты.
– А-а! А то, я уж хотел удивиться. Вот, знакомьтесь - капитан Киркин, боец Кенобев. Тот самый.
Киркин, небольшой, как и ротный, живенький, весь такой неприметный, весь такой без отличий, взглянул, отвернулся - забыл. Истинный разведчик. Протянул руку, крепко пожал мою.
– Извини, не было возможности отмыться.
– Видел твою работу. Не аккуратно.
– Знаю. Спешил сильно. Проикал я парня.
Смотрит на меня. Принимает какое-то решение, спрашивает у ротного:
– Отдай.
– Не, - мотает головой ротный, - приказ о снятии - давай. И забирай совсем.
– Дай на время. Ящик тушёнки.
– В аренду?
– смеюсь я.
– В порядок себя приведи, боец, смотреть противно, - цыкает на меня ротный, - три ящика. В сутки. И Вальтер и Дегтярь - сразу.
– А губа-то не треснет?
– Не треснет! Она у меня - прочная. Или жди решения трибунала, потом добивайся приказа. Или на моих условиях.
– Я вам что, конь?
– офигиваю я.
– Ты ещё здесь?
– хором удивляются командиры.
– Уже нет, - вздыхаю я и плетусь умываться. Кому - война, а кому - бизнес. Но, 3 ящика - слишком. Ладно, сторгуются на 3 ящиках за 2 дня. И - два автомата сверху. Ха! Угадал! Но, один МР-40. Вот ротный жучило! С разведчиков немцев, порезанных мной, уже взял
Понял, понял, бреюсь и не лезу в чужой монастырь.
Побит хоббит. Или туда и обратно.
Ползём. Я - первый. За мной - пятеро. У меня - МР-40. Ползу споро, но змейкой. Прутики не втыкаю, Киркин говорит - не терять времени. Ползут по моей "колее". Без происшествий проходим мины. Доползаем до обломков здания. Принюхиваюсь - людей не чувствую. Опасность - чую. Людей - нет. Заглядываю - понятно. Торчит задник 203-мм поросёнка. Поэтому людьми и не пахнет. Киркин - психует. Ползу мимо уже мёртвого снаряда. Чтобы позлить разведчиков - плюю в снаряд. Вижу, как они задыхаются. Не ссы, пацаны! Если моя... мой копчик не дёргается от снаряда - вам тем более не надо нервничать.
Передовая - пройдена. Уже не ползём - перебежками передвигается от тени до тени. Я - первый. Веду группу, как тот самый проводник-сталкер в игре, ведёт людей через аномалии. Я веду не через аномалии, а через опасность. Чую её, как те самые "грави" и "электры".
Надо искать место для днёвки. Не занятое и не используемое противником днём, но укрытое. И это в разрушенном городе, куда утрамбовали 6-ю армию, покорительницу Парижа, зимой. Найди! Чтобы тебя - не нашли.
Нашёл. Использовал тот же "фокус", что и те самые сталкеры - они укрытия свои за аномалиями прятали, а я - за бомбой. Смертоносный груз самолёта своим весом развалил дом, но не взорвался. Так и торчит стабилизатор из обломков брёвен. Дом был - богатый. Два этажа - первый - кирпичный, второй - деревянный. Ещё и подвал, над которым и зависла бомба. Теперь - стены первого этажа. А внутри - сплошной завал из обломков крыши и 2-го этажа. Залез в подпол, разграбленный, кстати, судя по бардаку в подвале - не один я такой умный. Бомба висит, как люстра конструкции ежанутого скульптора. А, не, их, ежанатиков, абстракционистами надо называть. Опасности - не чую.
Выталкиваю себя наружу, говорю разведчикам:
– Так, мужики, надо следы наши любопытным немцам объяснить. Нужду справляйте на входе. И вонючую мину надо на проходе отложить. Немцы - народ не любопытный, но дотошный. Обязательно следы проверят. Красим снег в жёлтый. Надписи не оставляем. Даже матерные.
– Ты уверен, что не рванёт?
– Не рванула же? Почему именно сейчас рванёт? Ты её не трогай. Она и не возбудиться.
– Я и не собирался. А дозорного где оставим?
– Нигде. Все в подвал спускаемся. Там другого выхода всё одно - нет. Если зажмут - не уйти. Рванём соседку и сразу - в рай. На перегруппировку.
Киркин передёргивает плечами. Опять протискиваюсь в узкую щель проломленного пола в подвал. За мной бойцы. Сопят в темноте - не видят ничего. Я и то - плохо вижу. Прохожу впритык в бомбе, собой перекрываю к ней дорогу, чтобы кто в темноте не "нашарил" её. Слушаю темноту. По чувству присутствия, отсчитываю бойцов. Все, пятеро. Шестой!
– Стоять!
– шепчу, - всем - мордой в пол! Быстро!
Передёргиваю затвор. Ещё пять щелчков. И - ничего. Куда стрелять? Кто - лишний!
– Чё?
– горячий шёпот Киркина.