Сегодня – позавчера
Шрифт:
Продвигались мы по главной улице даже медленнее, чем по переулкам. То и дело на нас вылетали то немцы и тогда завязывался бой, то наши, вопя, как резанные, числа от 1 до 9. около меня уже собралось больше дюжины бойцов. Кто-то убегал проверять дома, дворы, тупики, другие присоединялись.
Вот и главная площадь села, образованная перекрёстком, забитым техникой. Тут уже вовсю шёл бой. Мы вылетели, обстреляли группу немцев, взорвали гранатами несколько машин, служивших укрытием стрелкам врага.
— Штаб! Все на штурм штаба! — заорал
— Стой! — схватил я за рукав бойца с окровавленным лицом и бешенными глазами, — Ранен?
Он протёр лицо, удивлённо увидел кровь на ладони, покачал головой:
— Не моя.
— Спину подставь.
Боец встал, согнувшись, шапкой упёрся в стену. Я бросил гранату в окно. Дзинкнуло стекло, а через пару секунд раму и стеклянное крошево взрывом вынесло на улицу. Я вбежал по спине бойца, нырнул в зёв окна, пребольно ударился, перекатился к стене, замер. Вот проём двери, столы и лавки, раскиданные, перевёрнутые и расщеплённые взрывом, в этом классе, кроме меня — никого. А, труп у двери, накрытый столом. Почему никого тут не было? А, какая разница! Там, за вывороченной дверью кто-то же бегает, потолок издавал топот, на втором этаже тоже суетятся. А значит что? Значит:
— Ура! Песец вам, гады! Медведь пришёл!
Позади пылил горизонт. Мы подожгли, что смогли. Горели здания райсовета, школы, магазина, почему-то, несколько близлежащих построек, техника. А мы галопом покинули село и теперь неслись строго на восток. Там должна быть какая-то ещё батарея.
— Леший, это Медведь. Как дела?
— Пучком всё, Медведь. Посылки в порядке. У нас четверг.
— Понял, Леший. Конец связи.
Мой отряд, сильно ужавшийся — тяжело раненные поумирали, шёл 4-м из намеченных маршрутов. Пленные и груз были в порядке.
Впереди разгорелась перестрелка. Я собрал окружающих бойцов и повел их не на стрельбу, а в обход. Нормальные герои всегда идут в обход. Мы ударили во фланг немцам. Они побежали. Мы не стали преследовать. Тоже мне, спасители! Решили штаб выручить. Пусть теперь по тёмному лесу побегают.
На батарею мы обрушились, как снежная лавина. Они, конечно, слышали перестрелку, но хоботы орудий так и были задраны в небо. А перевести их на прямую наводку уже мы не дали. Тем более что основную часть личного состава расчётов и охранение мы рассеяли по лесу в предыдущем бою. Так вот вы какие, легендарные «Ахт-ахт». 88-мм зенитки. Чудо-оружие Роммеля. Взорвать! К чертям собачим!
А вот теперь начинается самое трудное — прорыв первой линии. Эффекта внезапности уже нет, а в окопах сидят бывалые ветераны, прошедшие с боями всю Европу от Франции до Ельца. Мы добежали до лесного оврага, попадали кто где. Тут уже было много народу. Это место мы
— Майор. Рад, что ты живой. Как прошло?
— Ты сам там был, что спрашиваешь. Сожгли всё дотла. Какого-то оберста в плен взяли. Маскарад жду. Ещё полчаса ждём. Не больше.
— Слушай. Я тут часики подобрал. Давай сверим.
— Наконец-то. У нас рядовые в швейцарских щеголяют, а комбат «часов не наблюдает». 2-44.
— И всего-то. Я думал часов шесть уже воюем. У меня 2-49. Чьи часы подводить будем?
— Ну, давай мои. Тогда у остального батальона часы будут отставать. По моим сверялись-то.
— Понял.
Вышел на связь Леший. Они тоже дошли, но встали поодаль. Без происшествий дошли. Таким было их задание — пройти без боестолкновений.
— Давай, Херсонов, рули. Если получиться, придерживайся плана. Мы следом пойдём. Мне надо с ними быть. Мало ли. А немцу ничего не должно достаться.
Мой начштаба кивнул, опять посветил трофейным фонариком на часы, хмыкнул:
— Хочешь, чтобы всё было сделано правильно — сделай всё сам.
— Рад, что ты меня понимаешь.
— Неужели ты несёшь что-то настолько важное, что весь наш батальон лишь отвлекающий фактор?
— Очень. Скорее бы сдать это в надёжные руки и стать обычным старшиной! Ремни выдавать.
— Уже не станешь. Кто тебе даст? Кстати, у тебя хорошо получается командовать. Я даже думал, что ты никак не меньше полковника. А старшинство лишь прикрытие. Откуда?
— Талант, наверное, прорезался. У сильно и многократно контуженных бывает. Ладно, бывай, майор. Не поминай лихом.
— Я не буду прощаться. До свидания.
Мы обнялись с майором, и я пошёл к «карантинной» группе.
— Ну, что Вили, ты пришёл к какому-нибудь решению?
Нет. Так он и не смог ничего решить. В плен ему, по понятным причинам, не хотелось, к выполнению долга я его допустить не могу, а он теперь и сам особо не горел желанием помогать нацистам. Но и против своего народа пойти не мог. Не предатель же он. Эта его установка мне импонировала. Я тоже не смог бы воевать против своих. Хорошо, что я очутился в этом времени, а не 1919 году в разгар Гражданской войны. Хотя, что хорошего? Лучше бы бронзу плавил или со шпалой наперевес бегал, чем с автоматом. И-ех! Жизнь, моя, жестянка!
Я-2 себя плохо чувствовал. Сломанные ребра никак не помогают в марш-бросках по лесу. Он последние несколько дней пребывал в унынии. Это был его мир, его прошлое, не моё. Но я прижился тут, а он всем кругом был чужим. И немцам и нашим. Подумать только, он призирал всех моих бойцов. Скрывал, конечно, но призирал. Нацист недоделанный. Сам русский, но русских считает недочеловеками. Идиот. И меня, наверное, призирает. Только не видно этого — боится он меня настолько сильно, что руки его начинают трястись, когда я подхожу.