Сегодня – позавчера
Шрифт:
Люди Шила попрятались. Они успели из белой материи нашить масккостюмов, теперь бойцы в снегу лежали небольшими сугробами. В тусклом свете вечернего пасмурного осеннего неба, полностью сливались с окружающей местностью.
Ждали мы долго. И, вот, одна тень отделилась от деревьев, постояла, принюхиваясь, пошла в воду. Только когда этот немец был на другом берегу и прокричал филином, из леса выплыли десяток силуэтов в бело-серых камуфляжных формах. Они также осторожно перешли реку. И только потом пошла основная масса.
Они тогда нас так у реки встретили. А теперь мы их. Встретили, подождали, посчитали и…
— Атас!
У
— Ура-а!
А в рукопашной их добили. Спаслось менее десятка человек. Но это были какие-то супербойцы. Они пробились прямо сквозь ряды наших ребят и растворились в лесу. Мы их не преследовали — постреляли в след и всё. А то устроят нам тот же полонез, каким Леший немца изводил на ноль.
Подсчёт потерь и трофеев. Наших унесли, немцев, раздетых до подштанников, свалили в овраг, в кучу. Возвращались победителями, обвешенные трофеями.
Вот так немец пошёл по шерсть, а вернулся стриженный. Охотники стали добычей.
Трофейный зимний камуфляж мне понравился. Ребята нашли моего роста, только сильно окровавленный.
— Это был не немец, а горилла какая-то. Как выпрыгнет передо мной, как зарычит. Я ему в лоб полдиска с перепугу выпустил. Голову начисто снёс, но кровищи… — это рассказывал мне небольшой усатый старшина. Лицо его светилось радостью. Его недавно вызволили из плена.
Я, наконец, поел горячего. Сразу напала дремота и остаток ночи проспал.
Моя группа получила доступную в этих условиях медицинскую помощь, серьёзно раненных увезли, остальные разместились отдельно. Их сразу же окрестили штабом. Осталось у меня трое «леших» с Алёхиным, Гном с пятью сапёрами, Антип с семью своими, Кадет, пленные, Таня и Бородач с внучкой. Остальных я отправил медсанбат или к Шилу в роту. Леший сразу изолировал штаб от остального отряда. И правильно. Секретность.
К вечеру у нас получилось совещание командиров. Я готовился к нему, психологически настраиваясь. Я прекрасно отдавал себе отчёт, что я всего лишь старшина. И удел мой — ротный завхоз. А тут народу на два стрелковых батальона набирается. Тем более, что среди них есть один майор, два капитана, пять старлеев, больше десятка лейтенантов. И это я не считаю разных политруков, интендантов, воентехников и военврачей. В этой толпе я — рядовой салага.
Амбиции меня не стегали. Абсолютно. Я бы с удовольствием передал командование тому же Херсонову (а как не хочется ярма ответственности!), но… У меня иновременный груз. Окажись я под командованием другого и вынужден буду подчиняться приказам. А всё может пойти поперёк моих соображений. Спасая артефакты и Я-2 от неправильного использования я могу нарушить присягу (которую не давал, кстати). Я стану изменником в глазах моих же бойцов. Я не должен потерять контроля над процессами. Поэтому здесь я и буду главной обезьяной. Так я решил и так будет!
Поэтому я приготовился.
Собрались мы не на том хуторе, а в другом месте, в просторном, теплом доме. В виду вечера, горели керосиновые лампы под потолком, одна стояла посреди стола, покрытого большой картой. Мы вошли группой — я, Кадет, Антип, Бородач с неизменным помповиком, так им и прихватизированным, Леший, Гном, Шило со своими взводными. Я представился,
— Товарищи, рад знакомству, надеюсь на плодотворное сотрудничество. Но времени у нас мало, поэтому коснёмся лишь некоторых, наиболее важных моментов. Отчеты о действиях подразделений от командиров рот жду в письменном виде. Сдавайте отчёты исполняющему обязанности начштаба Перумову.
Кадет сделал шаг вперёд, лихо щёлкнул каблуками кивнул. Охренеть! Как настоящий штабс-капитан. Всё начнётся даже раньше, чем я рассчитывал. Подобная старорежимная выходка Кадета подхлестнёт их. Ага! Началось!
Херсонов встал, кашлянул:
— Товарищ старшина, потрудитесь объяснить, по какому праву…
Вскочил Шило, тут же Леший, за ним остальные. Через несколько секунд сидел только я.
— Ты чё вякаешь, Херсон? Кто тебя из плена вытащил?
— Это что за махновщина!
— Кто дал такое право…
Я ждал. Гвалт нарастал. Как бараны бодаются. Очень похоже. Только майор и оба капитана, воентехник и комиссар — на полном серьёзе, а мои, Шило, Леший и другие, рисуются, подыгрывая мне. Я дождался подъема накала страстей до некоторого, достаточного уровня и кивнул глазами Бородачу.
Выстрел в потолок помповика 12-го калибра в закрытом помещении сопоставим с действием светошумовой гранаты. Стало очень тихо. Я достал из кармана негодную Ф-1, что мы нашли после боя, выдернул чеку, отпустил рычаг и крутнул её на столе, как волчёк.
Немая сцена. Надо отдать должное красным командирам — мало кто даже дёрнулся, а вот взбледнулось всем, даже Шилу и Лешему — я их не предупредил.
— Она не взорвётся, прошу присесть.
Со стуком жёсткие задницы опустились на лавки.
— Как это понимать? — спросил, утерев мокрый лоб рукавом, как-то по-крестьянски, Херсонов.
— Я, надеюсь, привлёк ваше внимание? Если ещё кто-то нарушит субординацию — здесь окажется боевая граната. Кто меня знает, поверят, остальных предупрежу — граната у меня всегда у сердца и всегда готова. Колебаться я не буду. И разом, этой гранатой я хотел напомнить, то, что вы сейчас устроили — не менее разрушительно и убийственно, чем граната. Говорю раз и навсегда. Кто не запомнит, того я без предупреждения вычеркну из списка живых. Да, Кадет?
Миша сглотнул шумно, опустил голову.
— Итак, напомню. Мы — подразделение регулярной Красной Армии, а именно отдельный истребительный батальон наркомата внутренних дел, а не банда махновцев. Выборов командования у нас не будет. У нас тут не будет ни анархии, ни демократии. Командиром батальона я назначен временно исполняющим обязанности, Миша, покажи им приказ. Освобождён я могу быть только вышестоящим командованием на основании аналогичного приказа, но приказ этот может появиться только в случае нашего соединения с частями Красной Армии, что и является нашей задачей. Вы все вошли в состав нашего батальона и оказались под моим командованием. Вошли добровольно, а вот попытки выйти из батальона, сменить командование, неисполнение или саботаж моих приказов, подрыв авторитета командования, мы расценим как измену Родине, присяге, долгу и чести. И судиться подобные действия будут по законам военного времени и нашего положения, а именно — осаждённой крепости. Караться подобное будет расстрелом на месте даже без военного трибунала.