Сегун

Клавелл Джеймс

– А тебе не хотелось бы со мной? – спросила она вежливо. – Если ты немного подождешь, я уверена, наш господин не проснется.

Мальчик нахмурился и попросил:

– Да, пожалуйста. – А потом он сказал: – Это было очень странно, госпожа Кику.

Она улыбнулась.

– Кого же ты предпочитаешь?

Юноша долго думал, пока они лежали в объятиях друг друга.

– Это была довольно трудная работа. – Она спрятала голову у него на плече и поцеловала в затылок, чтобы скрыть свою улыбку.

– Ты изумительный любовник, –

прошептала она, – Теперь ты должен поспать после такой трудной работы.

Она ласкала его, пока он не заснул, потом перешла на другую постель. Там было холодно, но она не хотела придвигаться к Ябу и беспокоить его. Вскоре ее сторона постели также согрелась.

Тени от седзи становились острее. «Мужчины такие дети, – подумала она. – Tак переполнены глупой гордостью. Все муки нынешней ночи так преходящи. Для страсти, которая сама только иллюзия, не так ли?»

Мальчик заворочался во сне. «Почему ты предложила ему? – спросила она себя. – Для его удовольствия – для него, а не для себя, хотя это меня и развлекло, и убило время, и дало ему спокойствие, в котором он так нуждался. Почему бы тебе немного не поспать? Позднее. Я посплю позднее», – сказала она себе.

Когда подошло время, она выскользнула из мягкой теплоты и встала. Ее кимоно лежало в стороне, и воздух охладил ее кожу. Она быстро и аккуратно оделась и повязала пояс. Быстро, привычно поправила прическу и косметику.

Она не произвела ни малейшего шума, выходя из комнаты.

Самурай, стоявший на посту на веранде, поклонился, и она поклонилась в ответ и оказалась в свете поднимающегося солнца. Ее служанка уже дожидалась.

– Доброе утро. Кику-сан.

– Доброе утро.

Солнце было очень ласковое, и оно заслонило все события ночи. «Хорошо быть живой, жить», – подумалось ей.

Она всунула ноги в сандалии, открыла свой малиновый зонтик, прошла через сад на тропинку, которая вела вниз к деревне, через площадь, к чайному домику, который был ее временным жилищем. Служанка шла за ней.

– Доброе утро. Кику-сан, – сказал Мура, кланяясь. Он отдыхал короткое время на веранде своего дома, пил чай, бледно-зеленый японский чай. Его мать обслуживала его.

– Доброе утро. Кику-сан, – повторил он.

– Доброе утро. Мура-сан. Доброе утро, Сейко-сан, как хорошо вы выглядите, – ответила Кику.

– А как вы? – спросила мать, ее старые глаза прощупывали девушку, – Что за ужасная ночь! Пожалуйста, присоединяйтесь к нам, попейте чаю. Ты выглядишь бледной, детка.

– Спасибо, но, пожалуйста, извините меня, я должна сейчас идти домой. Вы и так оказали мне много чести. Может быть, позднее.

– Конечно, Кику-сан. Вы оказали честь нашей деревне, посетив нас.

Кику улыбнулась и сделала вид, что не замечает их прощупывающих взглядов. Чтобы добавить пикантности им и себе, она притворилась, что у нее слегка болит внизу.

«Это пойдет гулять по деревне,» – подумала она счастливо,

кланяясь, морщась опять и уходя, как если бы стоически скрывала сильную боль, складки ее кимоно покачивались очень изящно, ее наклоненный зонтик придавал ей самое удачное освещение. Она была очень рада, что на ней было это верхнее кимоно и этот зонтик. В пасмурный день это не было бы так эффектно.

– О, бедное, бедное дитя! Она так красива, правда? Что за позор! Ужасно! – сказала мать Муры с душераздирающим вздохом.

– Что ужасного, Сейко-сан? – спросила жена Муры, выходя на веранду.

– Ты не видишь, что эта бедная девушка на пределе? Ты не видишь, как мужественно она пытается спрятать это? Бедное дитя. Только семнадцать лет, и пройти все это!

– Ей восемнадцать, – сухо сказал Мура.

– Через что – это? – спросила одна служанка очень почтительно, присоединяясь к ним.

Старуха огляделась вокруг, чтобы убедиться, что все ее слушают, и громко прошептала:

– Я слышала, – она понизила голос, – я слышала, что она была беспомощна… три месяца.

– Ой, не может быть! Бедная Кику-сан! Ой! Но почему же?

– Мужчина действовал зубами. Я слышала это от надежных людей.

– Ой!

– Ой!

– Но зачем он взял еще и мальчика, госпожа? Конечно, он не…

– А! Разойдитесь! Беритесь за работу, бездельники! Это не для ваших ушей! Уходите, все вы! Мне нужно поговорить с хозяином.

Она прогнала их всех с веранды. Даже жену Муры. И потягивала свой чай, милостивая, очень довольная и напыщенная. Мура нарушил молчание:

– Зубы?

– Зубы. Ходит слух, что крики заставляют его возбуждаться, потому что он был напуган драконом, когда был маленьким, – сказала она поспешно. – Он всегда держит при себе мальчика, чтобы напомнить себе о том, как он был маленьким. Но он использует мальчиков, чтобы истощить себя, иначе он мучает всех. Бедная девочка.

Мура вздохнул. Он зашел в маленький домик во дворе перед главными воротами и непроизвольно пукнул, когда стал облегчаться в ведро. «Хотел бы я знать, что же случилось на самом деле, – спросил он себя, мастурбируя. – Почему Кику-сан больна? Может быть, дайме и правда действовал зубами? Как необычно!»

Он вышел, покачиваясь, чтобы удостовериться, что не испачкал свою набедренную повязку, и пошел через площадь, глубоко задумавшись.

«О, ках бы мне хотелось провести ночь с госпожой Кику! Почему бы нет? Сколько Оми-сан заплатил ее хозяйке, – что мы должны будем заплатить в конце концов – два коку? Говорят, что хозяйка, Дзеоко-сан, потребовала и получила в десять раз больше обычной платы. Неужели она получила пять коку за одну ночь? Кику-сан, конечно, стоит этого, да? Ходят слухи, что она в свои восемнадцать лет столь же опытна, как и женщина вдвое большего возраста. Она, видимо, может продлить… О, ее счастье! Если бы мне довелось – как бы я начал?»