Сёгун
Шрифт:
Рассеянно он копошился в набедренной повязке, в то время как ноги по хорошо утоптанной тропинке привели его на площадь на погребальное место.
Костер был приготовлен. Депутация из пяти деревенских жителей уже собралась там.
Это было самое приятное место в деревне, где морской бриз летом был самым прохладным, открывающийся вид – самым красивым. Поблизости был деревенский синтоистский храм, аккуратная соломенная крыша на пьедестале для ками – духа, который жил или мог жить там, если бы захотел. Узловатый
Позднее по тропинке поднялся Оми. С ним были Зукимото и четыре гвардейца. Он стоял в стороне. Когда он формально поклонился костру и покрытому саваном, почти расчлененному телу, которое лежало на дровах, все они поклонились вместе с ним, чтобы почтить варвара, который умер, чтобы могли жить его товарищи.
По его сигналу Зукимото вышел вперед и зажег огонь. Зукимото попросил Оми об этом, и эта честь ему была предоставлена. Он поклонился в последний раз. И потом, когда огонь разгорелся, они ушли.
Блэксорн наклонился ко дну бочки, аккуратно отмерил полчашки воды и отдал ее Сонку. Сонк попытался выпить ее наконец, но руки его дрожали, и он не смог. Он всосал эту тепловатую жидкость, сожалея об этом, так как в тот момент, когда она проходила через его пересохшее горло и он ощупью пробирался к своему месту у стены, он наступил на тех, чья очередь была сейчас ложиться на его место. На полу теперь были глубокая грязь, зловоние и ужасное нашествие мух. Слабый солнечный свет проникал через доски крышки люка.
Винк был следующим. Он взял чашку и смотрел на нее, сидя около бочонка. Спилберген сидел с другой стороны.
– Спасибо, – пробормотал он уныло.
– Поторопись! – сказал Жан Ропер, рана на его щеке уже нагнаивалась. Его очередь была последней, и, сидя так близко, он чувствовал, как сильно болит горло. – Поторопись, Винк, ради Бога.
– Извини, вот возьми, – пробормотал Винк, протягивая ему чашку и забыв о мухах, которые пятнами облепили его.
– Пей, дурак! Это все, что ты получишь до захода солнца. Пей! – Жан Ропер толкнул чашку обратно ему в руки. Винк не взглянул на него, но послушался с несчастным видом и ускользнул обратно в свой личный ад.
Жан Ропер взял свою чашку воды от Блэксорна, закрыл глаза и молча поблагодарил. Он был один из стоящих, мускулы его ног болели. Чашки едва хватило на два глотка.
И теперь, когда все они получили свою порцию, Блэксорн тоже зачерпнул и с удовольствием выпил. Его рот и язык болели, они горели и были в пыли. Мухи, пот и грязь покрывали его. Грудь и спина сильно ныли от ушибов.
Он наблюдал за самураем, который остался в погребе. Мужчина лежал напротив стены, между Сонком и Крууком, занимая как можно меньше места, и не двигался часами. Он мрачно смотрел в пространство, обнаженный, если не считать
Когда Блэксорн впервые пришел в сознание, погреб был погружен в полную темноту. Крики заполняли яму, и он подумал, что мертв и находится в ужасных глубинах преисподней. Он чувствовал себя так, как будто его засасывает в навоз, который был липким и текучим сверх всякой меры. Он закричал в страхе и забился в панике, неспособный дышать, до тех пор, пока не услышал: «Все нормально, кормчий, ты не умер, все нормально. Проснись, проснись, ради Бога, это не ад, хотя бы это и могло быть адом. О, Боже, помоги нам!»
Когда он полностью пришел в себя, ему рассказали о Пьетерсуне и бочках морской воды.
– О, Боже, забери нас отсюда, – простонал кто-то.
– Что они делают с бедным старым Пьетерсуном? Что они сделали с ним? О, Боже, помоги нам. Я не могу выдержать эти крики!
– О, Боже, пусть бедняга умрет. Помоги ему умереть.
– О, Боже, прекрати эти крики! Пожалуйста, останови эти вопли!
Эта яма и вопли Пьетерсуна устроили им проверку, вынудили их глубже заглянуть в себя. И ни одному не понравилось то, что он там увидел.
«Темнота еще усугубляет ситуацию», – подумал Блэксорн. Для тех, кто был в этой яме, ночь казалась бесконечной.
На рассвете вопли прекратились. Когда рассвет просочился к ним, они увидели забытого самурая.
– Что мы будем с ним делать? – спросил Ван-Некк.
– Я не знаю. Он выглядит таким же испуганным, как и мы, – сказал Блэксорн, его сердце забилось сильнее.
– Ему лучше ничего не делать, ей-богу.
– О, Боже мой, вытащи меня отсюда! – Голос Круука достиг крещендо. – Помоги!
Ван-Некк, который был около него, потряс его и успокоил.
– Все нормально, парень. Мы в руках Бога. Он смотрит на нас.
– Посмотри на мою руку, – простонал Маетсуккер. – Рана уже нагноилась.
Блэксорн стоял шатаясь.
– Мы все станем ненормальными, если не выберемся отсюда через день-два, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Воды почти нет, – сказал Ван-Некк.
– Мы определим норму на то, что есть. Немного сейчас – немного в полдень. Если повезет, этого хватит на три раза. Чертовы мухи!
После этого он нашел чашку и раздал всем по мерке воды и теперь пил ее, стараясь делать это помедленнее.
– Так что с этим японцем? – спросил Спилберген. Адмирал лучше, чем остальные, перенес ночь, потому что залепил уши комочками грязи, когда начались вопли, и, располагаясь около бочки, украдкой утолял жажду.
– Что нам делать с ним?
– Ему надо дать воды, – сказал Ван-Некк.
– Черта с два он получит воды, – сказал Сонк. Они все проголосовали и согласились на том, что воды он не получит.