Секира и меч
Шрифт:
Глаза Марии были закрыты. Она дышала часто и тяжело, временами восклицала что-то бессвязное. У нее были жар и бред.
Ночь провели недалеко от дороги.
Марию потеплее укутали. Давали ей понемногу виноградное вино. А Щелкун насобирал каких-то трав и отпаивал девочку отваром. Под утро жар у нее спал.
Но начался сильный кашель. Мария жаловалась на боль в груди и при кашле плакала. И все просила, чтоб ее не бросали, будто знала наверняка, что ее собираются здесь бросить.
Побратимы весьма приуныли,
А они уже так привыкли к ней сердцем и душой!..
Утром сели на коней. Глеб посадил девочку себе на колени, одной рукой обнял ее, другой — правил конем.
Мария дремала, прижавшись к его груди. Иногда приступы кашля душили ее. Девочка была бледна, а губы ее посинели; глаза ввалились.
Медленно шли кони.
Но дальше ехать было нельзя. Мария сгорала на глазах.
Глядя на нее, побратимы едва не плакали от жалости.
Они за это время очень привязались к ней и не раз благодарили Бога за то, что он подарил им Марию…
Не доезжая до города Преслава, побратимы опять сделали привал. Опять варили целебную траву. В это время Глеб с тоской вспоминал Анну. Уж она-то, будь сейчас жива и находись рядом, вылечила бы девочку.
Какие-то болгары проходили по дороге и, увидев, какая путников постигла беда, посоветовали отвезти девочку в монастырь.
Побратимы оживились, ухватились за эту мысль, поскольку чувствовали, что сами бессильны помочь Марии.
Оказалось, совсем недалеко от того места был монастырь святой Ирины — женский монастырь. Болгары сказали, что тамошняя игуменья — известная на всю округу врачевательница. Она быстро поднимет девочку на ноги.
Мария опять бредила, кашляла. У нее снова был жар — еще сильнее прежнего. И она едва ли понимала, что происходит. Из всех она узнавала только Глеба.
Побратимы, собрав свою нехитрую поклажу, поспешили в монастырь. Глеб вез Марию. Девочка жалась к его груди, и так ей как будто было легче. Даже кашель на время стихал.
Мария напоминала какого-то беспомощного зверька — щенка или котенка. Глебу было бесконечно жаль ее. И горький ком начинал подпирать горло, когда Глеб думал, что ничем не сможет Марии помочь.
В расщелине между двумя холмами они нашли тот самый монастырь. Увидели высокие каменные стены, конусовидные крыши башен, четырехконечный крест на соборе. Немощеная извилистая дорога вела к воротам.
Безмолвие царило вокруг.
Глеб и побратимы спешились у ворот. Глеб держал на руках Марию. Волк и Щелкун постучали в обитую медью дверь.
Не было никакого ответа. Только ветер посвистывал в зубцах стен. Сильно сквозило, гудело в подворотне.
Глеб посмотрел вверх. Пламенела в голубом небе красная черепица крыш.
Волк еще раз стукнул в дверь:
— Эй, кто-нибудь!..
За дверью послышался легкий шорох. Скрипнуло, отворяясь,
Глеб повыше поднял Марию, чтоб ее можно было увидеть из окошка:
— У нас больная девочка. Мы хотим показать ее игуменье.
Бровь монашки удивленно поползла вверх. Трудно было понять, что удивило эту женщину: иноземный выговор Глеба или то, с какой легкостью он поднимал на руках заболевшую девочку?
Монашка вскользь взглянула на Волка и Щелкуна, и лицо ее исчезло из окошка. Тут же загромыхали деревянные засовы, и ворота приоткрылись.
Ведя в поводу коней, путники вошли во двор монастыря.
Они как будто попали в другой мир. Здесь был разбит прямо-таки райский сад: яблони, сливы, вишни… Тут и там благоухали цветники. Каменные стены были увиты виноградом. Тенистые виноградные аллеи дарили в этот жаркий час прохладу. Зреющие грозди свисали прямо над головой проходящих монашек.
Двор был вымощен красивым тесаным камнем и выметен, вымыт до блеска. Нашим путникам с непривычки даже боязно было на эту мостовую ступать. Они так и смотрели себе под ноги.
Привратница велела оставить коней у ворот и повела побратимов виноградной аллеей в глубину двора.
Не пройдя и ста шагов, они вышли к живописной площадке с бассейном. Из скалы у бассейна бил ключик. Очень уютно журчала вода.
На краю бассейна сидела не очень старая монашка с очень простым открытым лицом и в одеяниях далеко не новых. Она выщипывала у козы пух.
Глеб очень удивился, когда услышал, что привратница обращается к этой монашке как к игуменье. Монахини говорили по-болгарски и по-гречески, и Глеб отлично понял их разговор. Они говорили о больной девочке, у которой жар, и о трех иноземных воинах…
Однако Глеб удивился еще больше, когда настоятельница монастыря заговорила с ним по-русски. Видя удивление Глеба, настоятельница улыбнулась и объяснила, что родом она из Киева и приходится племянницей киевскому нынешнему государю. А то, что судьба забросила ее сюда, — в этом нет ничего удивительного. Вот его, Глеба, и его друзей судьба же тоже забросила в эти земли.
Игуменья говорила, проницательно поглядывала на Глеба, на побратимов, на Марию и не оставляла работы. Козу она зажимала между ног, козий ворс раскладывала на пробор и выщипывала нежный светлосерый пух. Коза при этом дергалась и блеяла — ей было больно.
А Глеб все держал Марию на руках. Девочка, измученная полубессонной от кашля ночью, сейчас спала. Побратимы с любопытством оглядывали тихий сказочно красивый дворик монастыря.
Глеб сказал вежливо:
— Мы проделали немалый путь, матушка, и видели много монастырей. Но ваш монастырь из самых красивых.