Секонд хенд
Шрифт:
Я застонал. Я не хотел видеть выражение ее лица, когда скажу, что все продал. Вместо этого я пошел в спальню и начал переодеваться.
– Пол?
– снова позвала она. Она была все ближе.
Может, мне удастся сбежать через окно.
– Пол?
– позвала она, на этот раз из-за двери спальни.
– Ответь мне. Где мой пресс для панини?
– Твой пресс для панини?
– Спросил я, бросая грязную рубашку в корзину для белья.
– Если он твой,
– Я сдернул чистую рубашку с вешалки в шкафу.
– Или, может быть, у Ларри.
– Не будь умником, Пол. Я зашла забрать его, а его нет.
– Я его продал.
– Ты что?
– Ты меня слышала.
– Я начал расстегивать брюки, но остановился и уставился на нее. – Не возражаешь? Я пытаюсь переодеться.
Она закатила глаза.
– Дай мне передохнуть. Как будто я никогда не видела тебя без штанов.
Конечно, это было правдой, но меня все равно раздражало, что она стояла там и смотрела на меня, скрестив руки на груди. Я взял свои брюки и пошел в ванную, захлопнув за собой дверь.
– А что насчет всего остального?
– спросила она из-за двери.
– Машинка для приготовления капучино и хлебопечка?
– Их я тоже продал.
– Ты не имел права так поступать, Пол. Это были мои вещи!
– Твои вещи?
– Я закончил переодеваться и открыл дверь, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.
– Твои вещи? Они пролежали здесь несколько месяцев! Ты оставила их здесь, Стейси. Точно так же, как оставила меня.
Это застало ее врасплох, но только на секунду.
– И все же...
– Ты оставила меня здесь, в этом дерьмовом доме, чтобы я платил за аренду, которую едва покрывает моя зарплата. Ты переехала к Ларри. Одному богу известно, как долго ты трахалась с ним, прежде чем, наконец, ушла. А теперь, ты приходишь ко мне домой и открываешь дверь ключом, который должна была оставить, и говоришь, что я «не имел права» продавать твой ебаный пресс для панини? Пресс для панини, который я купил тебе на нашу годовщину?
Она отступила на шаг, ее рот от удивления слегка округлился. За все годы, что мы были вместе, я никогда так не злился на нее, как в тот момент. Я не был уверен, что когда-либо в жизни был так зол.
– Я сейчас ухожу, - сказал я ей.
– И ты тоже. И я советую тебе оставить свой ключ здесь, потому что в следующий раз, когда я приду домой и застану тебя тут без моего разрешения, я вызову полицию.
– О, твою мать, Пол. Как ты смеешь!
– Если ты хочешь чего-то еще, - сказал я, - чего-то, на что, по твоему мнению, ты действительно имеешь право, лучше забери сейчас. В противном случае, убирайся нахуй.
К моему удивлению, она не стала спорить. Она взяла одну вещь из кладовой: фритюрницу для индейки. Я был уверен, что это была скорее попытка позлить меня, чем потому, что ей этого хотелось.
Она оставила свой ключ
Я должен был чувствовать себя победителем, но я не чувствовал себя таковым. Я был в бешенстве, но бурундук заламывал руки, призывая меня побежать за ней и извиниться. Я был почти готов это сделать, но то, что я увидел, когда, наконец, открыл входную дверь, все испортило. Билл был у себя во дворе. Он повесил странный маленький декоративный крючок. На нем висел яркий флажок с надписью «С праздником Четвертого июля». Он стоял на обочине и разговаривал с Велмой.
Только ее звали Лоррейн.
– Это настолько мило, насколько возможно, - услышал я ее слова, хотя она смотрела прямо на меня, ее щеки горели от торжества, когда она приводила в порядок своего нового фаворита конкурса.
– Если ты поставишь еще несколько цветов у крыльца и, может быть, купальню для птиц...
– Отличная идея, - сказал он.
Она пошла дальше, а Билл смотрел ей вслед, слегка подпрыгивая. Он оглянулся на меня. Он практически злорадствовал.
Черт бы побрал Билла с его миленьким флажком и гребаным конкурсом на лучший газон. Я не сомневался, что к воскресенью у него будет купальня для птиц. И что же было у меня?
Я посмотрел на свою лужайку, которая вдруг показалась мне гораздо менее привлекательной, чем раньше.
Все, что у меня было, это уебищная «Детройтская ромашка» и чертов одноногий цыпленок.
– Я же сказал тебе, забери все, что считаешь своим, - пробормотал я.
Потребовалось немало усилий, чтобы втиснуть цыпленка на заднее сиденье моего старого «Вольво», его голова, или макушка, или что там еще торчало из заднего окна, как у бешеной собаки. Билл наблюдал за мной со своей лужайки, слегка нахмурившись. Я действительно не знал, что, по-моему, я делал с этой чертовой штукой. Я знал только, что хочу, чтобы она исчезла.
Этого казалось достаточно, пока я не протиснулся в дверь ломбарда Эла, с трудом удерживая эту штуку на плече. Она была чертовски тяжелой.
– Что это за хрень?
– Спросил Эл, когда я поставил ее на пол. Моджо подбежала, чтобы разобраться. Я почти надеялся, что она на это пописает.
– Это искусство, - сказал я.
– Только в Хактауне.
– Он приподнял брови и почесал в затылке, и я заметил, что волосы у него влажные, как будто он только что принял душ.
– Я знаю, что приютил эту чертову собаку, но не уверен, что смогу взять это чудовище.
– Мне все равно, что ты с этим будешь делать, - сказал я.
– Я просто не хочу видеть это каждый день.
Он поджал губы, как будто обдумывая это.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю.
– Он улыбнулся мне.
– Ты готов идти?
– Конечно.
Он снял с крючка у себя за спиной яркий кусок ткани, похожий на гигантскую сумочку. Он надел его через голову.
– Что это? – спросил я.
– Это детский слинг. Пару лет назад я думал открыть детский отдел. Оказалось, что никто не хочет покупать детские вещи в ломбарде. У меня все еще валялось это.