Секрет для соловья
Шрифт:
Иногда у нас выдавались свободные от работы часы. В первую неделю мы обычно проводили их лежа на кровати и болтая о пустяках – ни на что больше сил не оставалось. Но постепенно мы втянулись в работу, стали меньше уставать и уже могли в свободное время совершать прогулки к озеру. Сидя на берегу, мы слушали, как гудит в соснах ветер, и вели долгие задушевные беседы. Все вокруг дышало таким покоем! Я стала замечать, что постепенно этот покой нисходит и в мою душу.
Иногда, сидя на берегу, мы видели, как невдалеке проходят люди – жители соседней деревушки,
Как давно уже я не чувствовала себя так спокойно!..
Больше всего мне нравилось работать в палате, где лежали больные. Это была длинная комната с голыми побеленными стенами, в обоих концах которой висело по огромному распятию. Кровати стояли тесно друг к другу, а специальная занавеска отделяла мужскую половину палаты от женской.
Доктора тоже неустанно трудились. Мне казалось, что к сиделкам и сестрам милосердия они относятся с некоторым презрением, особенно это касалось Генриетты и меня. Им были чужды и непонятны наши побуждения – ведь мы никогда не знали нужды. На их отношении к нам видимо сказывалось то, что до приезда в Кайзервальд у нас не было никакого опыта подобной работы. Для них мы были изнеженными барышнями, предпринявшими путешествие ради того, чтобы разогнать скуку бесполезного существования.
Подобное отношение раздражало меня гораздо больше, чем Генриетту, и я преисполнилась решимости доказать этим докторам, что приехала сюда не в игрушки играть, а стать настоящей сестрой милосердия.
По опыту своей жизни я уже точно знала, что у меня особая склонность к этой работе. Однажды с одним из наших пациентов случился припадок истерии. Его никто не мог успокоить, даже доктора. А мне это удалось! Я была счастлива, что мой «дар», как называла его моя дорогая айя, пригодился мне и здесь.
С этого времени отношение ко мне изменилось не только со стороны врачей, но и со стороны главной диаконисы, которая стала больше интересоваться мной.
– Некоторые женщины – прирожденные сиделки, – как-то сказала мне диакониса. – Другие приобретают необходимые навыки после долгих лет упорного труда. Вы принадлежите к первой категории.
При этих словах я почувствовала себя так, как будто она, наконец, посвятила меня в это почетное звание. С тех пор к самым трудным пациентам, которые больше всего беспокоили докторов и главную диаконису, назначали меня.
Поведение Генриетты удивляло и восхищало меня. Временами мне казалось, что она уже не так очарована всем вокруг, как в первые дни в Кайзервальде, но видя, насколько я нашла себя в этой работе, она искренне за меня радовалась.
– Я до смерти устала! – пожаловалась она мне в один из наших выходных дней, когда
Так назвала моя подруга того человека, которого я решила найти. Она любила придумывать разные истории о его злодействах, пыталась представить, как он выглядит. В ее описаниях он являлся нам как живой – смуглый, с тяжелыми веками и маленькими проницательными глазами, черноволосый… А на его губах, как уверяла меня Генриетта, постоянно играет сатанинская усмешка.
Однажды после обеда, когда мы обе были свободны от работы и, как обычно, сидели на берегу озера, из-за деревьев вдруг выросла тоненькая фигурка и остановилась рядом с нами. Это была Герда – гусиная пастушка.
Со времени приезда в Кайзервальд я стала значительно лучше говорить по-немецки. Даже Генриетта, которая знала язык гораздо хуже меня, со временем научилась немного объясняться.
Я поздоровалась с Гердой и спросила:
– А где же твои гуси?
– О них заботятся другие люди, – объяснила девочка. – А я теперь могу ходить сама по себе.
Она подошла и встала совсем близко. Глядя на нас, Герда улыбалась, как будто мы чем-то забавляли ее.
– Вы – английские леди, – наконец сказала она.
– Да. А ты – маленькая немецкая девочка.
– Нет, я тоже леди.
– Ну конечно!
– А я сейчас гуляла в лесу. Вы когда-нибудь ходите в лес?
– Да, мы иногда находим время для прогулок. Девочка подошла еще ближе.
– А вы знаете, что по ночам деревья оживают? – спросила она, понизив голос.
Взгляд ее стал отсутствующим, как будто она смотрела не на нас, а куда-то вдаль и видела то, что было нам недоступно.
– А еще там есть тролли… Они живут в горах.
– А ты их видела? – спросила Генриетта.
Девочка кивнула.
– Они похищают людей. Нельзя смотреть им в глаза, иначе они непременно вас схватят.
– Значит, ты сама никогда не смотрела в глаза троллей? – спросила я Герду.
Она пожала плечами и хихикнула.
– А дьявола вы видели?
– Нет. А ты?
Она опять начала смеяться и опять пожала плечами.
– Ты ведь живешь с бабушкой, да? – спросила я.
Герда кивнула.
– Наверное, в том домике на краю леса?
Она снова кивнула.
– И ты ухаживаешь за гусями, цыплятами… А за кем еще?
– Еще у нас есть корова и две козы.
– Наверное, с ними очень много хлопот.
Девочка опять кивнула.
– Однажды в лесу я встретила дьявола… – наконец произнесла она.
– И как же это случилось?
– Я ему понравилась.
И она снова хихикнула.
Генриетта украдкой зевнула, а мне было интересно разговаривать с этой странной девочкой. Я все старалась понять, что же происходит в ее помутненном рассудке.
Наконец, Генриетта решительно поднялась.
– Посмотрите, который час! Мы можем опоздать.