Секрет Сабины Шпильрайн
Шрифт:
Искры этого вулкана не могли не обжигать его, и я заметила, что его интерес ко мне изменился - он стал напряженней и в то же время осторожней. Тогда я пустила в ход свой интеллект, ведь я недаром получила золотую медаль в русской гимназии. Я стала читать учебники по психиатрии, принимать участие в утренних обходах профессора Блейера и даже выступать в его легендарных презентациях. Мне позволили работать в психологической лаборатории, а в некоторых несложных случаях разрешали даже ставить диагноз.
Доктор Юнг уже не знал достоверно, я его пациентка или ассистентка. Наши беседы становились все
И мы с ним закружились в этом облаке - он, все еще пытаясь выпутаться, а я - все больше затягивая его в свои сети. При этом я ни на секунду не должна была забывать про свои обязанности истеричной пациентки и всегда напоминать ему об этом. Для этого я изобрела множество хитроумных трюков: например, мы пошли с ним гулять по больничному парку, это входило в его систему лечения. Мне сперва показалось, что прохладно, и я надела пальто. Потом выглянуло солнце и стало жарко - я сняла пальто и расстелила его на скамейке, на которую мы сели, ни на секунду не прерывая увлекательный разговор о признаках шизофрении.
Когда мы поднялись, чтобы идти обедать, он взял пальто и начал машинально выбивать из него пыль. Со мной немедленно началась грандиозная истерика - ведь по его теории, я не переносила, когда кого-нибудь или что-нибудь колотили, били, шлепали в моем присутствии. Я взвыла, задергалась, затопала ногами и рухнула на землю, больно ушибив коленки и локти. Впоследствии этот случай стал хрестоматийным - он был описан много раз во многих научных статьях как пример неустранимой детской фиксации.
Зная, что моя главная болезненная точка - телесное наказание, я часто обращалась к Юнгу с просьбой причинить мне боль, или вынудить меня сделать что-нибудь, чего я делать не хочу. Я внимательно следила за тем, чтобы он вписал эти мои дурацкие просьбы в историю болезни, словно предчувствуя, что весь мой случай станет хрестоматийным.
Чтобы не выздоравливать так стремительно, как мне бы хотелось, я, начитавшись нужных статей, стала симулировать летучие боли в разных частях тела, особенно в ступнях. И моему лечащему врачу приходилось то и дело ощупывать мои колени и стопы. О, какое это было блаженство, когда его умелые длинные пальцы мяли и гладили мои ступни! «И тут, возле большого пальца, и тут, в ямочке под подъемом!» - все больше увлекаясь, сочиняла я, стараясь задержать его руку на моей ноге как можно дольше. А в животе у меня трепетало и сжималось что-то, слегка знакомое мне по воспоминанию о детском удовольствии какать на пол при гостях.
Мне стало все чаще и чаще казаться, что Юнг не вполне счастлив в своей семейной жизни. Я не обманывала себя, я понимала, что мне хочется, чтобы он был несчастлив и одинок, и все же мне так казалось. В таком случае у меня появился бы шанс. Мне удалось заглянуть в опубликованные психиатром Францем Риклиным результаты ассоциативных тестов, проведенных
Не скрою, меня возбудила идея сладких игр на софе иудейки. На завтра после прочтения статьи Риклина я вместо своего бедного холщового платьица обрядилась в экзотический наряд из белого кружева, подхваченного под грудью так, что две мои прелестные юные грудки выглядывали из кружева, как из пены морской. Я расплела свою скромную косу и рассыпала по плечам черные шелковые кудри, зазывно вьющиеся на фоне белого кружева.
К моменту прихода моего лечащего врача я лежала на софе в вызывающей позе, многократно отрепетированной перед зеркалом. Он вошел и застыл на пороге - по-моему, он подумал, что ошибся дверью. «О, доктор Юнг, - проворковала я томно, закидывая за голову сплетенные в пальцах руки, - как вам нравится мой наряд?» Вместо того, чтобы обругать меня, он плотно закрыл дверь, одним прыжком оказался возле меня, встал перед софой на колени и, обхватив мои плечи обеими руками, хрипло скомандовал: «Сейчас же переоденься!» Я покорно пролепетала «Сейчас переоденусь», - но не спешила вырваться из его объятий. И он тоже не спешил разжать руки. Так мы посидели неподвижно несколько секунд, глядя друг другу в глаза, его губы почти касались моей щеки.
Он с усилием оторвался от меня, вскочил и вышел из палаты со словами: «Я вернусь через пять минут. Чтобы ты была в обычной одежде!» Через секунду он приоткрыл дверь и рявкнул: «И волосы заплети!» Оставшись одна, я заметила, что вся дрожу. «Он вернется через пять минут, - а что, если не переодеваться?» Но здравый смысл, который всегда был при мне при любых обстоятельствах, разумненько подсказал: «Не стоит. Эта сцена больше не повторится. Да и не надо ее повторять - она должна быть одна. Тогда он ее не забудет».
И он ее не забыл. Через пятнадцать лет, когда мы в очередной раз выясняли отношения, он обвинил меня в том, что я с первых дней пыталась его обольстить. А гораздо раньше, описывая мой случай Фрейду, он, правда не называя моего имени, пожаловался, что я с первой минуты поставила себе целью соблазнить его. Это было страшно несправедливо, о каком соблазне могла идти речь? Ведь я тогда была настолько наивна, что даже не представляла себе ясно, чего я от него хочу. Я просто из кожи вон лезла, чтобы привязать его к себе, чтобы он меня не бросил, когда я выпишусь из клиники.
А выписаться из клиники было необходимо, если я собиралась выполнить свою главную задачу - поступить в университет. Я ведь устроила весь этот дорогостоящий маскарад не для того, чтобы соблазнить своего лечащего врача! Этого я могла бы добиться и в России. Для поступления в университет мне необходима была помощь профессора Блейера, который слыл известным поборником женской эмансипации. Я заслужила его уважение своим усердным участием в работе его семинара, и он написал мне рекомендацию, необходимую для поступления в университет. Представь себе, я была принята в университет через девять месяцев после того, как поступила в клинику с тяжелейшим диагнозом.