Секрет шкипера Харвея

Видгоп Лев Наумович

Они вышли на улицу, и Родари взял Витю под руку, как взрослого. Но Витя почувствовал себя маленьким, каким он был, когда читал сказки Родари. Они шли по не знакомому Вите городу, но он сразу догадался, что это был Рим, когда Родари спросил:

— Ты любишь свой Ленинград?

— Очень!

— А я больше всех городов на свете люблю свой Рим. И хочу, чтобы у римских ребят была бы такая же светлая жизнь, как у ребят в Москве, Ленинграде, Праге, Варшаве, Будапеште...

— Где нет капиталистов? — спросил Витя.

— Ох, уж мне эти толстосумы Помидоры, — сказал сердито Родари. — Может быть, ты думаешь, что я выдумал своих героев? Что ты, чудак, разве таких можно выдумать?

Я подглядел их здесь на улицах, в домах и только назвал их по-другому. Да иной раз заставлял поступать так, как мне, зная их настоящий характер, казалось: они обязательно так поступали бы в жизни, попадись им подобный случай. Книжки, выдуманной целиком из головы, не бывает. Она умирает, еще не выйдя в свет. Вот смотри, — он с силой сжал Витин локоть, — помнишь, у меня в «Путешествии голубой стрелы» игрушки встречают мальчика, спящего в сыром подвале, видят девочку, замерзшую зимней ночью в подъезде одного из домов, потому что у ее родителей не было денег, чтобы платить за жилье? А помнишь маленького мальчика Франческо, который днем продает конфеты, поздно ночью убирает кинотеатр, а утром бежит в школу и там дремлет, потому что никогда не может выспаться? Конечно, ты и сам понимаешь, что путешествие игрушек я просто выдумал. А этих ребят, которых видели игрушки, я встречал сам, я их знал. Их немало в Риме. И не только в Риме. Ты встретишь их в каждой стране, где заводы, фабрики, поля принадлежат одним, а работают на них другие. Пройдись-ка по свету — увидишь. И только они помогут тебе узнать всю правду о Терри...

Джанни Родари отнял руку. Витя повернулся к нему, но Родари уже уплыл в глубь улицы.

Витя совсем было растерялся: один в чужой стране... Но издалека раздался призыв писателя:

— Иди, не бойся, у тебя же есть карта.

В самом деле, слева от Вити висела карта, огромная, как занавес на сцене в театре. Стоило Вите сделать шаг, как карта ожила. На ней появились города, и селения, и автомашины, и люди. Он шел по Италии. Рядом с ним оказался репортер. Через плечо в сумке у него висел портативный магнитофон. Впереди на склонах горы раскинулся городок Греньяско. Витя вслед за репортером подошел к воротам обувной фабрики. Было еще полчаса до смены. Репортер остановил трех работниц, завел с ними разговор. Держа перед собой микрофон, он включил магнитофон, висевший у него на плече; репортаж он вел быстро, поднося микрофон то к себе, то к работницам, и Вите никак не удавалось задать свой вопрос о Терри.

«Мы у ворот обувной фабрики в Греньяско, — стремительно говорил репортер в микрофон. — Перед нами три работницы. Видно, что это совсем дети. Спрашиваем: «Сколько вам лет?» — «Четырнадцать», — отвечает одна из девочек, но по срывающемуся голосу вы тоже слышите, что она говорит неправду. «Когда исполнилось?» — «Исполнится в марте». Вопрос: «А когда начала работать на фабрике?» Ответ: «Более года назад».

Две другие девочки признаются, что им по тринадцать лет и работают они уже по нескольку месяцев.

Если бы хозяин фабрики соизволил ответить на наши вопросы, он, наверное, сказал бы нам: «Я это сделал потому, что люблю ближнего, как самого себя». Но он не посмел заявить так. Тринадцатилетние девочки поднимаются с постели в шесть часов утра, чтобы за много километров добраться до фабрики, сначала на велосипедах, а затем пешком. А зарабатывают восемнадцать тысяч лир в месяц за девять часов работы в день. А восемнадцать тысяч лир — это четвертая часть заработка взрослого рабочего. Вот вам и братство. Однако священник в Греньяско каждое воскресенье произносит в церкви проповеди на тему «Люби ближнего, как самого себя». Хозяин обувной фабрики его тоже слушает и в понедельник повторяет эту

заповедь тринадцатилетним работницам, получающим четверть зарплаты рабочего...

На этом мы заканчиваем наш репортаж сегодня...»

— Будь здоров, — попрощался репортер. — Счастливого пути тебе, Витя!

— Но я же не спросил их о Терри!

Репортер огорченно развел руками:

— Ты же видел: они могли опоздать на работу.

Витя шагнул, карта сдвинулась, и он оказался в Париже… Навстречу ему несли девочку на носилках. Витя пошел рядом.

— Как тебя зовут? — спросил Витя.

— Мирей Леруа. Я служанка.

— Что с тобой?

— Я чуть не умерла от голода. Говорят, я похожа на старуху?.. Очень тяжело каждый день вставать в пять часов утра и целый день быть на ногах до глубокой ночи. Убери квартиру… приготовь завтрак… вымой посуду… Хозяева меня очень плохо кормили и еду запирали… Платили мне, на ваши деньги, двадцать рублей в месяц… Нас, таких девочек-служанок, во Франции десятки тысяч. Почти всем так тяжело, как мне…

— Почему же ты никому не жаловалась?

— Что ты, — прошептала Мирей, — а если бы хозяева узнали? Они же могли меня выгнать. — Она порывисто вздохнула. — Я, наверное, умру, я слышала, доктор сказал: «Она умрет от голода, эта маленькая Золушка…»

Витя не стал расспрашивать ее о Терри.

Носилки с Мирей положили в санитарную машину… Машина двинулась, стало темно, и оттуда, из темноты, донеслись выкрики мальчишек-газетчиков: «Маленькая Золушка… умерла от голода!..»

Когда карта вновь засветилась, Витя увидел, что идет по узким улицам турецкого города. Куда ни взгляни — торчат минареты мечетей. На грязной мостовой низкие столики кофеен. Здесь, кто посостоятельней, коротает время за чашечками черного кофе. И среди прохожих Витя всюду натыкался на мальчиков, зарабатывающих себе на хлеб: мальчики-носильщики на вокзале, мальчики, готовые за несколько курушей поднести тяжеленные корзины с продуктами с базара хоть на край города, мальчики — уличные продавцы бубликов, конфет, лимонов.

— Как ты думаешь, он пробовал эти конфеты?

Вопрос был задан ему, и Витя поднял голову. Рядом стоял рослый человек. Он назвал себя:

— Меня зовут Фахри Эрдинч. Я писатель. Сейчас мы узнаем. Вот послушай. — Он направился к тому месту, где мальчонка лет шести продавал конфеты, и спросил:

— Какие у тебя конфеты: шоколадные или лимонные?

— Не знаю, — ответил мальчик, — я их никогда не ел.

— А сколько стоит конфета?

— Пять курушей!

Эрдинч достал деньги и протянул мальчику пять курушей.

— А конфетку возьми себе, — сказал Эрдинч и отошел к Вите. Витя видел, как мальчик взял в руки конфету, посмотрел на нее и... положил назад в коробку.

— Видишь, — обратился к Вите Эрдинч, — он сказал правду. Он никогда не ел этих конфет: ему важнее принести домой матери на пять курушей больше.

Потом они вдруг оказались на табачной фабрике. Среди рабочих было немало мальчиков и девочек. Витю поразил их вид: обтянутые кожей скелеты и старческие сморщенные личики. Ребятишек шатало от усталости и голода.

Витя наклонился и сказал одному из таких мальчиков:

— Ты бы пошел домой.

— Ну да! Мне же здесь платят шестьдесят курушей в день, — ответил тот испуганным шепотом. — Это же целый килограмм хлеба.

— Но ты же очень устал.

— Попробуй поработай двенадцать часов каждый день…

Витя хотел ответить, но на плечо ему опустилась цепкая и тяжелая рука усатого полицейского:

— Ты что тут выспрашиваешь? Большевистский разведчик? А ну, за мной!

И он оказался в тюремной камере. На полу сидели четверо мальчишек. Витя спросил у одного: