Секретная командировка
Шрифт:
Опять-таки руководство ухватилось руками и ногами за мою идею создать при губчека собственную столовую, чтобы холостые ребята могли есть горячее по три раза в день. Я же исходил из того, что если мы будем скидывать свои пайки в общий котел, то выйдет нажористей. Теперь мои ребята выглядели поприличней, а не падали в голодные обмороки, как уже бывало, потому что в одиночку ты стрескаешь свой паек в один присест всухомятку а если сварить, то это совсем другой коленкор! Сытый чекист, он и работает лучше, да и дурные мысли приходят реже.
Я замечал за собой, что частенько говорю слово «шамать» вместо поесть, перловую кашу называю «шрапнелью», а вместо пошли говорю «поперли». То есть начал
А недавно я вдруг услышал, как один из ребят мурлыкает себе под нос «Песню про зайцев».
А нам все равно, А нам все равно, Пусть боимся мы Волка и сову. Дело есть у нас – В самый жуткий час Мы волшебную Косим трын-траву!А ведь кажется, что я эту песню ни разу не пел вслух. Вот поди же ты! Хуже только, если бы я стал исполнять Владимира Семеновича!
Хорошо быть начальником и иметь свой собственный кабинет. По крайней мере, есть где переночевать, если задержишься на службе. А коли ты лишился собственного угла, то кабинет становится твоим домом.
Возможно, кто-то уже догадался, что моя тетушка выставила любимого племянника из квартиры.
– Вовка, забирай свои манатки, – сообщила тетушка Стеша, когда я поздним вечером приполз домой, – и вали на все четыре стороны.
– С чего вдруг? – удивился я, мечтавший добраться до постели и упасть.
– Не хочу, чтобы меня соседи попрекали, что у меня чекист живет. Ты хоть и племянник мой, но не сын, не внук. Так что уматывай.
Вообще-то тетка употребила другое слово, но из цензурных соображений я его не использую.
Я вздохнул, спорить не стал и пошел в комнату собирать вещи, благо, что их у меня не много. Кроме сундучка, была шинель, да кожаная куртка, полученная мной в качестве премии. И не за мои умелые действия по поимке контрреволюционеров или разоружение мятежного эшелона (это работа, за которую дают жалованье и паек), а за мою, так сказать, «хозяйственную деятельность». Впрочем, это как посмотреть и с какой стороны повернуть. Народное хозяйство, как известно, не может функционировать без средств связи, но за ними нужен контроль со стороны соответствующих органов.
Мне не давал покоя телефонный аппарат в квартире венеролога. Понятное дело частнопрактикующему врачу аппарат нужен. Другой вопрос – а как клиенты станут звонить, если все телефоны расписаны по учреждениям? Так себе и представил, как в губвоенкомат или губчека приходит посторонний гражданин, снимает трубку и просит «барышню» соединить его с квартирой доктора. Нет, тут что-то не так. А телефон для нашего брата важнейший источник информации, тем более что сегодня не обязательно подключаться к линии (и не факт, что я отыщу здесь нужную аппаратуру), а просто «вербануть» телефонистку,
И вот, не поленившись, взяв с собой пару ребят, отыскав знающего человека (монтер с железной дороги, ранее трудившийся телефонистом на "славном" броненосце), мы отправились на станцию, где увидели тесный зал с коммутатором, за которым трудилось четыре барышни, по одной на пятьдесят номеров. Я в этих вопросах человек темный, только изумлялся скорости, с которой девушки вставляли штырьки в ячейки. Стало быть, в нашем городе наличествует не двадцать номеров, а двести! Как же такое могло получиться? Сколько я помнил, при переворотах первым делом захватывают средства связи. И фильмы еще не забыл, где революционные матросы заменяют забастовавших телефонисток. А здесь? Все оказалось просто. В октябре семнадцатого старший телеграфист Емелин, оказавшийся к тому же членом партии социал-революционеров, собственноручно захватил телефонную станцию и торжественно объявил о том Череповецкому революционному комитету. Те перепроверять не пошли, да и красногвардейцев в городе мало. Все были рады, а находчивого Емелина назначили начальником станции. Предприимчивый социал-революционер «поделился» с товарищами лишь номерами принадлежащими казенным учреждениям, о которых всем и так известно, а вот что касается телефонов частных решил умолчать. Телефоны функционировали, хозяева исправно вносили плату, только уже не в пользу города, а в карман начальника.
У меня волосы дыбом встали, когда я осознал подробности. По телефонам можно вести разговоры не только о жизни, любви и записи к врачу по поводу застарелого сифилиса, но и о многом другом. Счастье для Емелина, что после восстания в Ярославле он унес ноги, а иначе сам бы пристрелил, а потом пусть меня судят за самоуправство! О том, что уже сделано, вспоминать не станем, но девушек-телефонисток пришлось допросить, немножечко пристрожить, взять расписки, что станут сотрудничать с ЧК и сообщать о подозрительных переговорах. Еще с одной пришлось поговорить особо на предмет контроля за остальными, но этой уже детали.
Неделю монтеры ходили по квартирам, снимали телефонные аппараты, срезали провода. Квартиросъемщики, домовладельцы и иные городские обыватели были недовольны, зато Иван Васильевич Тимохин светился от счастья. Надо же, такое богатство и такая экономия времени! И наш советский губернатор приказал выдать товарищу Аксенову кожаную куртку как премию.
Такую кожанку я давно хотел заиметь. Удобнее, чем шинель, теплее, да и вещь статусная, вроде американских джинсов в восьмидесятые, малинового пиджака в девяностые или какого-нибудь навороченного гаджета в мое время. К слову – раньше я никогда не задумывался о статусных вещах, относился к ним равнодушно, а вот теперь мне нравилось ходить в кожаной куртке и в фуражке со звездой (ее пришлось заказывать у местного умельца за свои кровные, а сколько Яков Исакович слупил за красную эмаль, даже и говорить не стану!). Это что – вылазка моего реципиента или у меня самого мозги пошли наперекосяк? Так вошел в роль, что начал лепить с самого себя образ чекиста? Еще чуть-чуть и нацеплю поверх куртки маузер в деревянной кобуре. Тяжеленный, патронов к нему у каптерщика не допросишься, зато крутой!
Тетка ждала, что я начну выяснять отношения, но я молча упаковывал свое нехитрое барахло. Наконец, она не выдержала:
– Вова, а ты хоть ел сегодня?
– Да, наверное, – кивнул я, делая из шинели скатку и пристраивая ее поверх сундучка.
Я и на самом деле не помнил, ел я сегодня или нет. Вроде похлебал супчика из прошлогодней квашеной капусты, съел кусок хлеба. В этот месяц опять урезали паек. Его, кстати, я делил на две части: половину отдавал тетушке, половину – в столовку.