Секретное досье
Шрифт:
– Хорошо?
Так это, без сомнения, и было. Вино и Джин сговорились привести меня в состояние нежной эйфории. Солнечные лучи падали пыльными полосами на скатерть и освещали ее лицо, когда она улыбалась. Я наблюдал за перевернутым отражением Джин в чистой прохладе вина в ее бокале. На улице водитель влажного рыбного фургончика яростно спорил с печальным инспектором дорожного движения. Поток машин слился в металлическую реку, а из такси в нескольких шагах отсюда вышли двое мужчин, расплатились с шофером и продолжили свой путь пешком. Стекло такси лишь на мгновение позволило увидеть отражение мужчин, затем влилось
Один из мужчин телосложением напоминал Сойку, на другом были туфли в стиле Долби. Внезапно эйфория исчезла.
17
Водолей (20 января – 19 февраля). Это может быть неделя смешанных эмоций. Не упускайте ни одну из подвернувшихся возможностей и будьте готовы изменить свои планы.
На картотечном шкафу стоял кувшин с желтыми маргаритками, мой новый ковер был затоптан, а окно открыто впервые за многие месяцы. Внизу на улице двое молодых людей, схожих между собой одеждой от Сесила Джи, насиловали барабанные перепонки окрестностей своими мотороллерами. В диспетчерской грохотал шахтерский духовой оркестр с ксилофоном, от которого вздрагивали мои маргаритки. Элис услала Джин с каким-то поручением, затем принесла мне настоящее досье на Джин Тоннесен. Толстая папка, состоящая из отдельных листков, скрепленных коричневым шнурком с маленькой пронумерованной металлической печатью.
Досье в общих чертах повторяло карточку, хотя с нашими людьми не всегда так бывает. Упоминалась история в Цюрихе – роман с мужчиной по фамилии Мейдью, каким-то образом связанным с Государственным департаментом США. Ее брат в Йокогаме тревожил составителей этого досье – антиядерная деятельность, заявления, письма в японские газеты и т. п., но в наши дни это весьма обычное дело. Брат, пропавший в 1943 году в оккупированной немцами Норвегии. На последней странице резюме стояло слово «Норвегия» со знаком плюс. Это означало, что Джин не следует привлекать к работе, которая поставит под вопрос ее лояльность норвежскому правительству, но рекомендуется любая деятельность, касающаяся сотрудничества с Норвегией. Все прямо и недвусмысленно.
– Говорю… не хотите посмотреть на последние? Новая подборка цифр, на которую вы можете просто…
Я застонал:
– Сейчас нет времени, боюсь.
Мне еще очень долго не хотелось видеть Карсуэлла, но я не мог собраться с силами, чтобы перевести его. В любом случае, теряя его, мы потеряем Мюррея, а я желал бы удержать единственного крепкого интеллектуала из числа наших взрослых представителей мужского пола.
Карсуэлл подошел поближе и отряхнул от пыли старую бархатную подушку.
– Как дела? – спросил я, сдаваясь.
Похрустывая суставами, он устроился на моем плетеном стуле.
– Чувствую себя очень хорошо, на редкость хорошо. Значительная физическая нагрузка и свежий воздух, вот и весь секрет… на мой взгляд, и вам это не помешало бы. Слегка перерабатываете, старина. Это видно, синяки здесь! – Он провел пальцем под своими большими, широко раскрытыми, покрасневшими глазами.
Дверь бесшумно отворилась, и вошла Элис, чтобы забрать досье Джин. Я начал привыкать к тому, что у меня есть свой отдел. Мои исторические книги, записки и неоплаченные счета были в таком изобилии разбросаны по нашему единственному
– Невеселая штука – ревматизм, – говорил Карсуэлл.
«Диферамб» оказался ошибкой. Не знаю, почему я вообще взял это слово…
– Намазать мазью «Белая лошадь», – говорил Карсуэлл, – и прямиком в постель.
Мне хотелось, чтобы Карсуэлл замолчал и отправился домой. Он курил свою сигарету, с нервной сосредоточенностью обязательно вынимая ее изо рта, но никогда не дальше чем на три дюйма. Элис наблюдала, как Карсуэлл почесывает лопатки о резную спинку гостевого стула. Она знала, как и я, что он устраивается надолго. Элис закатила глаза, изобразив сочувствие. Я притворился, что не видел решенного кроссворда.
В этот момент на кнопку «А» нажимал Чико.
Мой внешний телефон зазвонил. И все заговорили.
– Откуда ты? Да, где ты сейчас? Какого черта ты делаешь в Грэнтеме?
– Позвольте мне поговорить с ним, сэр. Нужны заявки на фильмы, он не составил их, а эти заявки нужно отправить сегодня.
– Тебе нечего делать в Грэнтеме. Кто подписал твою командировку? О, правда? Что ж, тогда она пойдет за твой счет.
– Мюррей, – безжалостно продолжал Карсуэлл, – отличный сотрудник, заметьте, но без вашей уверенности – ничто. Я это ценю. Работает очень тщательно, сдерживает стремление к поспешным выводам. Скрупулезность – суть статистического анализа.
– Ну а мне какую роль ты отводишь в этой драме твоей жизни?
– Да, сэр, понимаю, сэр, начальник, сэр, но когда я увидел…
– Правильно, Чико, это верно, хоть раз ты ответил правильно. Я именно начальник, и в данный момент – твой начальник. Но ведь тебя это не волнует, не так ли? Ты скрылся бы неведомо куда, если бы Долби по-прежнему руководил отделом… а?
– Я видел Долби, сэр, говорил с ним. Сегодня вечером я снова с ним увижусь.
Карсуэлл разложил на моем столе несколько листов бумаги и сказал:
– Эти цифры, которые я сюда принес, всего лишь кратчайшая возможная выжимка, я не хочу утруждать вас сутью. Вам нужен результат, а не причины невыполнения, как вы всегда говорите. Нужно проделать гораздо больше работы, чтобы придать им убедительности. Я имею в виду настоящей убедительности. На данном этапе это скорее аналитическое предчувствие.
– Ты не имеешь права встречаться с Долби.
– На открытой линии нельзя говорить «начальник», сэр.
– Не вмешивайтесь, Элис.
– Аналитическое предчувствие, но тем не менее предчувствие.
– Ты не имеешь права действовать через мою голову. Это крайняя низость и чертовски не по-военному.
– Не следует говорить «не по-военному»… это открытая линия. Он говорит по обычной телефонной линии.
Карсуэлл все еще бубнил:
– Мастерство приходит при чтении результатов, старина, я всегда говорю. Просто требует тренированного ума. Я знаю, что некоторые из наших причуд иногда кажутся вам странными. О, я знаю. Нет, нет, нет, конечно, вы человек действия. Патер такой же, точно такой же.