Секретные приемы спецслужб (гипноз и магия)
Шрифт:
В Древней Греции была разработана специальная процедура подготовки к гипнозу и храмовому сну. Больные, пришедшие в храм, на протяжении определенного времени придерживались строгой диеты. Потом следовали благовонные ванны и ритуальные омовения. После этого жрец рассказывал об успешных случаях лечения, настраивая больных на предстоящее событие. Затем пациенты допускались к лечебному сну, во время которого жрецы нашептывали специальные заклинания. После пробуждения жрецы истолковывали сны выздоравливающих больных, строго наказывая им следовать советам богов.
Если
В Европе гипноз в форме храмового сна сохранялся до середины пятого века. Затем наследие жрецов прибрали к рукам христианские монахи, которые старались укрепить позиции своей религии путем «чудесных исцелений» с помощью молитв, святой воды и наложения рук. Лечебное рукоприкладство было любимым занятием пап и королей. В Новом Завете сказано: «Наложат на болящих руки свои, и станет им легче…» Известный врач Парацельс (Теофраст фон Гогенгейм, 1493–1541) объяснял эффективность подобного лечения действием «внутреннего врача», который есть у каждого человека.
Помогая другим, священнослужители не забывали и о себе. С одиннадцатого века монахи стали применять самогипноз. Например, члены ордена Гезихастов на горе Афон вводили себя в гипнотический транс, устремив глаза на низ собственного живота. Монахи в Каринтии заставляли себя часами смотреть на блестящий хрустальный шар, в результате чего наступал глубокий сон. Для достижения духовного экстаза православные монахи практиковали специальные дыхательные упражнения (исихазм) во время непрерывного чтения молитв и псалмов.
Начиная с шестнадцатого века, инквизиция запретила практически все научные исследования, включая гипнотические опыты. Взамен предлагались церковные мероприятия, экзорсизмы и усердное чтение молитв.
Однако, несмотря на строгие запреты, сами священнослужители не прекратили «дьявольские эксперименты». Под прикрытием монастырских стен они делали то, что другим было запрещено. В 1646 году римский иезуит Афанасий Кирхер (1606–1680) в своей книге «Необычайный Опыт» (Experimentum Mirabile) написал о том, как им был заколдован петух.
Другой иезуит Максимилиан Хель (1720–1792) изобрел сеансы «магнетического лечения». Он придавал магнитам форму больных органов, подвешивая их над соответствующими частями тел пациентов. В результате этой нехитрой процедуры Хелль добился потрясающих результатов, вылечив около 80 % больных.
Позднее, изучив церковную медицину, Франц Антон Месмер (1734–1815) пришел к выводу, что успех лечения достигается не за счет применения какого-либо волшебного предмета, а по причине излучения внутреннего флюида, который он назвал «живым магнитом» (Magnestismus Animalis). Лечебный флюид он вызывал специальными движениями рук снизу вверх, которые позднее были названы «месмеровскими пассами». В 1775 году он изложил 27 принципов своей теории в письмах, которые разослал во все крупные научные учреждения. Это событие считается началом теоретического обоснования современного гипноза. Однако, как и следовало ожидать, Месмера обвинили в шарлатанстве, и он вынужден был бежать из Вены в Париж. На новом месте Месмер имел шумный успех среди французской знати. В 1784 году король приказал французской Академии наук создать комиссию для проверки нового учения. В результате «проверки» ученые того времени не смогли найти какое-либо научное объяснение гипнотическим опытам, и «мессмеризм» был запрещен как бесполезный.
Дальнейшее
Весьма поучительна история гипнотизера-врача Джеймса Брэйда (1795–1860). В 1841 году в Манчестере он присутствовал на сеансе швейцарского «магнетизера» Лафонтена. Увиденное показалось Брэйду настолько неправдоподобным, что он решил самостоятельно изучить предмет для того, чтобы получить веские аргументы для разоблачения «мошенничества». Брейд начал проводить опыты над женой, приятелем и слугами. Он заставлял их фиксировать взгляд на блестящем футляре для хирургических инструментов или на стеклянной призме, которую держал на расстоянии примерно 20 см от переносицы. Каково же было удивление Брэйда, когда выяснилось, что в течение нескольких минут человек погружается в гипнотический сон!
В 1843 году вышла книга Брэйда «Нейрогипнология, или рациональные основы нервного сна в связи с животным магнетизмом» (Neurohypnology or the rational of nevous sleep in relation with animal magnetism). В этой книге впервые прозвучал термин «гипноз».
Согласно теории Павлова, человек может либо развить свои скрытые таланты, либо деградировать, лишившись даже того, что было заложено с рождения.
Начало интенсивного медицинского применения гипноза связано с именем профессора Ипполита Бернхайма (1843–1919), который практиковал в клинике университета Нанси. Одним из последователей «нансийской школы» был Зигмунд Фрейд, впоследствие разработавший собственную теорию психоанализа.
Другим исследователем, оставившим заметный след в науке, был Эмиль Куэ (1857–1926). Он утверждал, что любое гипнотическое состояние является лишь самовнушением, которое гипнотизер вызывает своими действиями. Куэ был убежден, что возможность излечения заложена в каждом, а гипноз только помогает ее пробудить. Своих пациентов он заставлял утром и вечером по двадцать раз повторять фразу: «С каждым днем мне становится лучше во всех отношениях!»
Тем временем в Париже Жан Мартен Шарко (1825–1893), практиковавший в психиатрической клинике Сальпетриер, основал «парижскую школу» для лечения умственно неполноценных. Применяя метод гипнотического испуга, он взрывал пироксилин, использовал вспышки ацетиленовой лампы, громко бил в гонг. Испуганные душевнобольные целыми группами засыпали, впадая в транс. Именно Шарко заявил, что «исцеляет вера, а не лекарство».
Немалое внимание гипнозу уделил в своих опытах физиолог Иван Петрович Павлов (1849–1936). Экспериментируя с собаками, Павлов установил, что любой мозг можно натренировать так, что он будет или слишком восприимчив каким-либо внешним раздражителям (включая гипнотическое внушение), или, наоборот, потеряет свою врожденную чувствительность. Природные инстинкты, передающиеся по наследству, он назвал «безусловными рефлексами», а психические свойства, приобретенные в процессе жизни, «условными рефлексами».