Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»
Шрифт:
Так вот почему отца взяли у пристани. Но почему тогда они разрешили выехать матери? Я задала Андерсону этот вопрос сразу, как только о нем подумала.
– Наказание, – ответил он.
Я уставилась на пятна от кружек кофе, пересекающиеся, как олимпийские кольца на поверхности его стола. Теплая волна пробежала по рукам и ногам, и я почувствовала, что неуверенно сижу на стуле, словно могу с него упасть.
– Мне было восемь лет, когда мы об этом узнали, – произнесла я. – Восемь лет мы жили в полной неизвестности. Когда я была маленькой, то представляла себе, как встречусь с отцом. Я пыталась представить себе, как произойдет эта встреча, как он будет выглядеть, как поднимет меня на руки, и как от него будет пахнуть – табаком или лосьоном для бритья.
Я посмотрела
– Простите, а какое отношение это имеет к должности машинистки?
– Это имеет прямое отношение к организации, в которой вы, возможно, будете работать. Но если вам некомфортно и вы хотите, чтобы мы закончили этот разговор, то мы можем это сделать прямо сейчас.
– Нет, нет… – мне хотелось закричать, что всему виной мое появление на свет, что если бы меня не зачали, то, возможно, мои родители не стали бы так рисковать. Я сдержалась и взяла себя в руки.
– Вы знаете, как он умер? – спросил Андерсон.
– Нам сообщили, что он умер от сердечного приступа на оловянных шахтах в Берлаге.
– И вы в это верите?
– Нет, не верю, – в глубине души я действительно в это не верила, но никому, даже маме, в этом не признавалась.
– Он не дожил до лагеря, – Андерсон сделал паузу и продолжил. – Он умер во время допроса в Москве.
Мне было интересно, что из этого знает мама, а что нет. Верила ли она тому, что было написано о смерти папы в телеграмме от ее сестры? Или она все же догадывалась, что все не совсем так, как было написано в том сообщении? Может быть, мама просто притворялась и делала вид, чтобы я лишний раз не волновалась?
– И какие чувства вы испытываете по этому поводу? – спросил Андерсон.
– Растерянность.
– И какие еще?
– Злость.
– Злость?
– Да.
– Так вот, – Андерсон закрыл папку с моей фамилией на обложке, – мы видим в вас определенный потенциал.
– В смысле?
– Мы умеем находить скрытые таланты.
Глава 3. Машинистки
В Вашингтоне настала осень. Было темно, когда мы просыпались, и опять темно, когда уходили с работы. Температура упала градусов на двадцать, и по пути на работу и с работы мы шли, наклонив голову, чтобы увернуться от порывов ветра, которые были наиболее ощутимы на открытых пространствах между зданиями, а также аккуратно ступали на тротуар, чтобы не поскользнуться на своих высоких каблуках на мокрой листве и мокром асфальте. В одно такое утро, когда от одной мысли, что придется вылезти из теплой кровати, стоять в переполненном трамвае под мышкой какого-то мужчины, чтобы потом провести день в свете ярких флуоресцентных ламп в офисе со сквозняками, хотелось позвонить на работу и сказать, что заболела. Так вот, в одно такое утро мы встретились в кафе Ralph’s, чтобы перед работой выпить кофе и съесть по донату. Нам были необходимы эти двадцать минут, доза сахара и хороший кофе. Кофе в Агентстве был горячим и коричневым, но по вкусу больше напоминал пенопластовый стаканчик, из которого его пили, чем настоящий кофе.
Владельцем заведения Ralph’s был старый грек по имени Маркос. По его собственным словам, он приехал в Штаты для того, чтобы откормить таких симпатичных американских девушек, как мы, ради которых он поднимался в четыре часа утра и начинал месить тесто для выпечки. Он называл нас красавицами и принцессами, хотя с трудом мог разглядеть нас сквозь свои катаракты. Маркос был неисправимым и бесстыдным бабником и делал нам комплименты в присутствии своей жены Афины, седовласой женщины, которая сидела за прилавком. Бюст этой Афины был таким огромным, что ей приходилось отступать на шаг, чтобы открыть кассу. Впрочем, она не была против того, что ее муж осыпает комплиментами посторонних женщин. Афина закатывала глаза и смеялась над стариком. Мы тоже смеялись и притрагивались к руке Маркоса в надежде на то, что он еще гуще посыплет сахарной пудрой наши донаты на
Кто из нас приходил в Ralph’s первой, обязательно занимал столик в дальнем углу. Нам важно было видеть, кто входит в дверь. Это заведение не было ближайшим к штаб-квартире, но периодически в него мог зайти сотрудник Агентства, и мы не хотели, чтобы кто-нибудь из них подслушал наши утренние разговоры.
Обычно первой в Ralph’s приходила Гейл Картер, которая жила всего в трех кварталах от него, в студии над магазином шляп на Н-стрит. Гейл делила комнату с женщиной, которая уже три года стажировалась на Капитолийском холме и отец которой владел текстильным бизнесом в Нью-Гэмпшире и оплачивал все расходы дочери.
В то октябрьское утро понедельника разговор начался с обычного обмена мнениями.
– Сущий ад, – сказала Норма Келли, – прошлая неделя была сущим адом.
В возрасте восемнадцати лет Норма приехала в Нью-Йорк в надежде стать поэтессой.
У нее были ирландские корни и розово-блондинистые волосы. Прибыв на автовокзал Дикси на Сорок второй улице, она прямо с чемоданом в руке отправилась в Costello’s, чтобы пообщаться с рекламщиками и фриланс-авторами из The New Yorker. Но очень быстро она поняла, что и тех и других больше интересовало то, что находится у нее в трусах, а не то, что ей хотелось бы изложить на бумаге. Однако в том же самом Costello’s она познакомилась с несколькими сотрудниками Агентства. Они предложили ей рассмотреть вакансии в их организации только для того, чтобы пофлиртовать, но Норме позарез была нужна стабильная работа, и она действительно подала документы в Агентство. Норма заложила за ухо прядь волос и размешала ложкой в чашке три куска сахара.
– Нет, прошлая неделя была хуже, чем ад, – заметила она.
Джуди Хендрикс аккуратно разрезала свой донат без сахарной пудры на четыре одинаковых кусочка. Джуди постоянно сидела на какой-нибудь странной диете, которую вычитала в Woman’s Own или Redbook.
– А что может быть хуже ада? – спросила она.
– Прошлая неделя была хуже, – ответила Норма и сделала глоток кофе.
– Ну, не знаю, – ответила Джуди. – Прошла неделя действительно была не самой лучшей. А эта вводная лекция о том, как пользоваться новыми магнитофонами? Мне кажется, что мы и без двухчасовой лекции в состоянии нажать кнопку Record. Если бы читавший лекцию еще хотя бы раз показал нам эту диаграмму, мои глаза вылезли бы из орбит.
Она вытерла с губы невидимую крошку, потому что до сих пор не съела ни кусочка доната.
Норма заткнула салфетку за воротник.
– Но как мы могли что-либо понять, если бы этот мужчина не объяснил все досконально? – спросила она, изображая из себя Скарлетт О’Хара [3] .
– Все может быть еще хуже, – заметила Линда. – Мелочи тоже могут сильно испортить настроение. Надо «париться» только по поводу чего-то серьезного. Например, из-за того, что автомат с гигиеническими тампонами не пополняли со времен, когда Труман был президентом.
3
Scarlett O’Hara – главное действующее лицо романа Маргарет Митчелл «Унесённые ветром», один из наиболее известных женских образов американской литературы, ставший символом предприимчивости, темперамента и умения выживать (англ.).
Линде было всего двадцать три года, но как только она вышла замуж, то начала изрекать такие вселенские мудрости, которые мы, одинокие девушки, видимо, были не в состоянии понять. Словно мы все еще были девственницами. Ее отношение немного раздражало, но мы воспринимали ее как нашу коллективную заступницу-мать, которая могла успокоить, когда так хотелось огрызнуться на кого-нибудь из мужчин или дать совет в непонятной и неоднозначной ситуации. Например, когда нужно дать понять мужчине, что ты к нему неравнодушна, или когда он не перезванивал на следующий день после свидания или секса.