Секреты обольщения
Шрифт:
– О да! – тихо ответил он. – Дух пиона всегда будет рядом со своей принцессой.
Я увидела в этот момент, как господин Кобаяси машет мне рукой.
– Все, мне пора, – сказала я и крепко его поцеловала.
Митихиро протянул мне небольшой квадратный пакетик и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Я увидела, как господин Кобаяси провожает его взглядом.
– Это ваш поклонник? – задала вопрос госпожа Кобаяси, когда я подошла к ним.
– Друг, – кратко ответила я.
В самолете я заглянула в пакет. Там оказалась коробка. Раскрыв ее, я достала керамическую пиалу. Она была самой обычной на вид. Я провела пальцем по шероховатой глазури и удивилась не совсем ровным краям. Сбоку на темно-коричневой поверхности был изображен цветок, напоминающий пион, и я улыбнулась. Господин Кобаяси, сидевший рядом со мной, искоса глянул на пиалу. Потом
– Это очень дорогая антикварная вещь, Таня, – серьезно сказал он, внимательно изучив ее. – Ты, видимо, не представляешь, сколько это стоит. Не совсем прилично брать такие подарки даже гейше.
– Да? – удивилась я. – На вид обычная керамическая плошка.
– Это работа гончара шестнадцатого века Раку Тёдзиро. Здесь и клеймо имеется. Я как-то видел ее в каталоге. Твой друг, видимо, очень состоятельный человек.
Я молча убрала пиалу обратно и задумчиво посмотрела в иллюминатор.
– Да, у меня тоже есть сюрприз для тебя, – после паузы сообщил господин Кобаяси.
Я повернулась и увидела, что он протягивает мне плотный конверт.
В нем оказались фотографии. На одной я лежала на спине, обнаженная и расслабленная, словно поникший белый бутон. Мои распущенные волосы ниспадали с подиума темной волной, глаза были закрыты. Одна рука свисала вниз. Но ее линия тоже была плавной, как все линии моего тела. А сзади, словно обломок высохшего дерева, полулежал старик. Холмики моей белой груди с нежно-розовыми сосками четко выделялись на фоне его темного сморщенного тела. Его лицо было повернуто анфас, взгляд полуприкрытых глаз был абсолютно отсутствующим и устремленным вдаль. Казалось, что он смотрит куда-то за пределы красоты, лежащей возле него, всей этой картины и даже – бытия. На другой фотографии мы были засняты сверху. Наши лежащие на боку, полусогнутые тела были отвернуты друг от друга и соприкасались только ягодицами. И мы казались бабочкой, у которой одно крыло было белым и свежим, а второе – старым и засохшим. На следующих трех снимках я была связана яркими веревками. Мне особо понравилась та, где я сижу на корточках возле огромной напольной вазы. Мое тело переплетено очень сложными разноцветными узорами. И на вазе переплетение ярких цветных линий. Обнаженный господин Кобаяси с лицом, закрытым золотой маской, вынимает из вазы длинную ветку орхидеи с распущенными цветами. И так и кажется, что он хочет переставить цветок из одной вазы в другую – то есть меня.
Я внимательно просмотрела фотографии и попросила передать мою благодарность господину Оониси.
– Понравились? – улыбнулся господин Кобаяси.
– Да, очень красиво, – ответила я. – Это даже не фотографии, а настоящие картины.
– Мне он подарил такой же комплект и сказал, что с удовольствием еще поснимает тебя при случае.
– Только такой случай, я думаю, представится не скоро, – заметила я.
– Кто знает? Оониси ездит по всему миру. Может, заглянет и в Москву.
Мы замолчали. Я вновь посмотрела в иллюминатор. Господин Кобаяси через какое-то время достал книгу и начал читать ее. Я мельком глянула через плечо. Текст был на английском. Господин Кобаяси открыл на странице, где начинался рассказ. Он назывался «Мост снов» неизвестного мне автора Таназаки Дзунитиро [16] . Я отвернулась.
16
Дзунитиро Таназаки (1886–1965) – японский писатель, драматург, философ. В раннем творчестве – эстетизм и склонность к извращенной эротике.
– Это рассказ о мальчике, который не мог уснуть, – непонятным тоном сказал господин Кобаяси.
Я повернулась и уткнулась в текст.
«Мать лежала подле меня, не снимая широкого пояса своего кимоно, и моя голова упиралась ей в подбородок. Хотя свет горел, я зарывался лицом между отворотами ее кимоно и погружался во мрак. Мой рот искал ее соски, я играл с ними, как младенец, зажимал их губами, тер их языком. Она разрешала мне без слова упрека; хотя я был уже довольно большим, но в ту пору не торопились с отлучением от груди. Если я тер языком изо всех сил, лизал ее соски и сжимал груди, из них текло молоко. В темноте ее кимоно я видел неясно белизну ее грудей».
Прочитав этот отрывок, я не смогла сдержать усмешки. Японские мужчины спокойно вносят эротику даже в воспоминания маленького мальчика.
– Мать умирает, и отец женится на другой, точной копии покойницы, – раздался тихий голос господина Кобаяси. – С тех пор облики матери и мачехи перепутываются в сознании мальчика. Воспоминания о настоящей матери безнадежно смешиваются с более поздними впечатлениями о мачехе. Ему было только пять, когда его двадцатидвухлетняя мать умерла, и десять – когда появилась вторая мать.
И я вновь посмотрела на раскрытую страницу.
«В возрасте 12–13 лет я стал спать один, но меня обуревала тоска по материнской груди. «Мама, я хочу спать с тобой», – постоянно умолял я. Распахивая ее кимоно, я сосал ее груди, так и не находя в них молока. И тогда, чтобы в ее грудях появилось молоко, «вторая мать» родила и отдала новорожденного дальним родственникам на усыновление. Сначала мне было трудно добраться до молока, но, пока я сосал, мой язык, казалось, вспоминал былой опыт. Я был выше матери на полголовы, но я наклонялся и зарывался лицом в ее груди, жадно глотая молоко, вырывавшееся наружу. «Мама», – бормотал я инстинктивно голосом балованного ребенка», – прочитала я.
Потом вновь отвернулась и закрыла глаза.
«У нас никогда не переведут подобную книгу, – подумала я. – Хотя все это естественный мир мальчика. А может, неестественный?»
Мысли начали путаться, голова склонилась, веки отяжелели. Когда я проснулась, господин Кобаяси все еще читал. Я глянула в книгу и увидела заключительную фразу рассказа: «Я перешла мост снов…»
Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:
«Если человек отвечает на вопрос сразу же после того, как вопрос прозвучал, его ум называют «спонтанный ум». Ответ после размышления есть результат выбора одной мысли из нескольких возможных, и поэтому такой ответ не является действием спонтанного ума. Отвечая без промедления, вы пробуждаете в себе спонтанный ум, который дает подлинный ответ на вопрос. Вы причиняете себе неудобство, слишком долго рассуждая над ответом. Спонтанный ум есть ум Будды, тогда как размышление и выбор есть страсть, болезнь и причина страданий.
Можно долго говорить о воде, но уста от этого не увлажнятся. Можно полностью объяснить природу огня, но тело при этом не согреется. Не прикасаясь к подлинной воде и подлинному огню, человек не познает этих вещей. Даже объяснение, основанное на знании книг, не углубит его понимания. Пищу также можно детально описать, но это не утолит голода. Едва ли можно достичь подлинного понимания, опираясь на объяснения других.
Случайностей не бывает. Все закономерно. Тот, кто говорит о случайностях, не понимает подлинного пути небес».
Свиток седьмой
Бабочка над мостом снов
Знаю, нет вокруг
Никого, кто скажет, что
Я – его печаль.
Стоит ли радоваться,
Принадлежа лишь себе?
В Шереметьево я с удивлением увидела встречающего меня Тима. Он широко улыбнулся и бросился ко мне, тут же повиснув на шее и целуя. Я заметила, как господин Кобаяси посмотрел на нас и тут же отвел глаза. На его лице промелькнуло удивление, смешанное с грустью. Еще бы! В Нарита провожал один, в Шереметьево встретил другой. Но его жена и дочь не отводили от Тима глаз. Его красота, как всегда, производила неизгладимое впечатление на женские сердца. Тим протянул мне букет белых гвоздик.
– Ты отлично выглядишь! – сказал он.
Я быстро представила его семье господина Кобаяси. Он церемонно раскланялся.
– Таня, вы с нами? – спросил господин Кобаяси.
– Нет, – тут же ответил Тим. – У меня машина, я сам довезу Танюшу.
– Хорошо, тогда мы поехали. Таня, звони, – сказал господин Кобаяси.
Они ушли, а я повернулась к Тиму.
– Вот как! Значит, торги между твоими дамами закончились? И у тебя машина. И думаю, что это не какая-нибудь задрипанная «Ока», – рассмеялась я.