Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине

Вачнадзе Георгий

Т.М. — Ну, не совсем верно так его называть… Дело в том, что программу придумывали много людей, а Саша был первым, кому довелось эти идеи воплотить в эфире. Но ведь если сравнить первые выпуски осени 1989 года с теми хотя бы, какие мы делали уже летом прошлого года, то это небо и земля. Если вы помните, сначала они были рассчитаны на довольно поверхностное любопытство: всякие сенсации, скандалы, криминальная хроника и так далее. Потом, с января прошлого года, в программу пришли мы с Юрой Ростовым, каждый со своей манерой подачи новостей.

Но общий стиль все равно сохранился. И постепенно, месяц за месяцем, ТСН становилась

все серьезнее и серьезнее.

— Кстати, правда, что до январских событий в Литве никто не контролировал, что вы там собираетесь выпустить в эфир?

Т.М. — Из начальства? Никто. Но при этом мы абсолютно не чувствовали себя какими-то партизанами в стане врага. Наоборот, было чувство огромной ответственности, раз нам так доверяют.

И вот в какой-то момент, летом прошлого года, мы почувствовали, что ТСН как бы переходит в следующий класс, в иное качество, что новости — это очень серьезно, это, оказывается, еще и политика. Ведь у нас на телевидении никогда раньше не было толком представления о том, что такое телевизионная информация.

— А что же это такое?

Т.М. — Я, честно говоря, не люблю определений и формулировок. Но, наверное, их отличают краткость, конкретность, обязательная ссылка на источники и обязательно — максимум изображения при минимуме „говорящих голов“.

— Значит, ТСН дает представление о том, что же есть „настоящая“ телеинформация?

Д.К. — С точки зрения мировой журналистики в этой передаче ничего не открыла. Просто профессиональная информационная программа, какие существуют во всем мире. Но для советского телевидения — это открытие. У нас же была Главная редакция информации, но не было ни одной информационной передачи.

— А „Время“ чем не информационная программа?

Д.К. — Ну, это идеологическая опухоль…

— Информация и идеология несовместимы?

Д.К. — Естественно; что программа новостей на первом канале государственного телевидения должна отражать все богатство мнений и, если угодно, идеологий, существующих в обществе. Но приоритет все же должен быть за фактом, оценки — но вторую очередь. Хотя бывает, что и сами оценки — факты. Когда Ельцин говорит, что Горбачев должен уйти в отставку, то его оценка — это уже факт политической жизни, заслуживающий внимания.

Нужно просто сообщать о тех вещах, которые влияют на жизнь человека. Например, показывают посевную в совхозе. Во-первых, совхозная система в принципе не может нас накормить, во-вторых, совершенно не обязательно, что посеянное в этом совхозе будет убрано и благополучно дойдет до нас. То есть эта новость никак не влияет на нашу жизнь, понимаете? А когда на Манежной площади собираются полмиллиона человек в поддержку республиканских властей — это значит, что наша жизнь меняется, и, если ТВ об этом не сообщает (что и произошло с программой „Время“), значит, оно нарушает принцип программы новостей, нарушает право телезрителей на информацию.

— Но не бывает ли ситуаций, когда промолчать лучше, чем сообщить даже абсолютно точную информацию? В частности, в такой взрывоопасной обстановке, как у нас сейчас? Что если какой-нибудь тревожный факт, оглашённый с экрана, сыграет роль спички, подброшенной в сухой хворост?

Д.

К. — Я считаю, что вопрос о полезности свободы слова давно решен человечеством. Для меня это даже и не вопрос. Свобода информации в обществе — это необходимый атрибут его существования. И я не могу представить себе ситуацию, когда о чем-то полезней будет промолчать.

Т.М. — Как раз неинформированность людей о событиях способна вызвать самые непредсказуемые последствия, прежде всего в том самом регионе, откуда информация не поступает. Когда существовало эмбарго на информацию — из Молдовы ли прошлой осенью, из Южной Осетии совсем недавно, — это абсолютно не приводило к сглаживанию ситуации, даже наоборот. Но как только мы начинали давать сообщения оттуда, мы сразу чувствовали, как информирование общественности благотворно влияет на ситуацию».

В том же номере «НГ» (19.3.1991) поместила комментарий своего главного редактора Виталия Третьякова «Finita la commedia — комедия с гласностью на ЦТ»:

«Когда ночью 13 января Татьяна Миткова сообщала в прямой эфир о кровавых событиях в Вильнюсе, в глазах ее стояли слезы. Расплата за эти слезы и за честную профессиональную работу наступила сегодня. ТСН фактически ликвидирована. Есть информация, что Беллу Куркову отстранили от руководства „Пятым колесом“. Что еще осталось на нашем телевидении честного? „До и после полуночи“? Посмотрим, состоится ли 30 марта выпуск этой передачи. Или Владимира Молчанова постигнет судьба других его честных коллег.

Странно не то, что идет борьба за власть над первым — президентским — каналом ЦТ. Это нормально. Странно то, что президентскому телевидению оказываются ненужными как раз самые профессиональные, самые интеллигентные, самые честные, самые популярные тележурналисты. На их место приходят другие. С иными, видимо, качествами. Какого же качества политика, если ее обслуживает ТАКАЯ пропаганда?

За несколько дней до референдума в передачах ЦТ еще чувствовалась некоторая объективность, некоторое желание представить разные точки зрения. Накануне же все границы были перейдены. Дикторы, то есть государственные служащие, прямо, с бюллетенем в руках показывали, что надо зачеркивать, а что оставлять. Программа „Время“ превзошла все свои собственные рекорды необъективности — она стала натравливать железнодорожников на бастующих шахтеров и обвинила последних в „связях с США“. Она давала слово первым секретарям обкомов, которые заверяли, что вся „их“ область проголосует „за“. Она прямо утверждала, что те, кто имеет иной взгляд на референдум, раскалывают Союз, ведут страну к гражданской войне. Ложь звучала в каждом выпуске „Времени“ — мы, в редакции „НГ“, имея связь со всеми республиками страны, можем доказать это на конкретных фактах.

Что мы видим сегодня на нашем телевидении? Коммунистическую пропаганду, причем предельно нетерпимую к инакомыслящим. Обилие эротических, по большей части чрезвычайно пошлых сюжетов. Безудержную пропаганду религии, главным образом — православной. Бесконечные рок-концерты. И астрологов. Итак, коммунизм, эротика, православие, астрология и музыкальный китч. Думаю, Маркс и Ленин перевернулись бы в гробу, если бы услышали и увидели, с чем подают их доктрину сегодня на советском ЦТ.

Да, гласности затыкают глотку. Но есть уже настоящая свобода печати, которой глотку не заткнуть.