Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине
Шрифт:
Все наши руководители, начиная, может быть, даже со Сталина, использовали эту газету для одной простой вещи — для выпускания пара. Уж какая у нее была замечательная репутация вплоть до начала перестройки, уж какие смелые судебные очерки она печатала, уж как она люто обрушивалась на власти, не умеющие справиться с гололедом, какие замечательные репортажи из будуара Бриджит Бардо помещала! Министерства и ведомства трепетали, а самому большому начальству жилось спокойно — его не трогали.
И невдомек было простому советскому читателю, что каждую такую смелую статью смелые руководители газеты по десять раз возили в ЦК и в КГБ визировать, а там в каждом отдельном
Так, как истязали мои статьи в «Литературной газете», их нигде не истязали. Если затронешь правого писателя, требовали «для равновесия» обязательно тронуть левого. Если упоминался армянин, рядом следовало поставить азербайджанца. Ну и так далее — таким образом достигалась «объективность». «Особенно славились борьбой за „объективность“, „взвешенность“ Евгений Алексеевич Кривицкий и Юрий Петрович Изюмов (последний ныне возглавляет оголтелую цыковскую газету „Гласность“ и о „борьбе за объективность“ уже не вспоминает).
Потом я перешел работать в „Неделю“ и писал в альмаматер все реже и реже. Изредка встречался с бывшими коллегами по работе, и те каждый раз рассказывали, как они боролись за тот или иной абзац. Наступила перестройка — они продолжали бороться. Возникли новые независимые издания, расцвели, подобно забору весной, старые, а журналисты „Литгазеты“ все боролись. И борются до сих пор. Все те же специалисты по вымарыванию и вырубанию, по взвешиванию и обмериванию продолжают в этой уникальной редакции свой кропотливый труд. И совершенно непонятно, почему журналисты, некогда слывшие лучшими, так долго не решались покинуть этот тонущий корабль.
А теперь о поводе, вызвавшем на границе Швейцарии и Франции эти грустные размышления. Перед самым отъездом в ленинское государство.
Взбрело мне в голову поместить рекламу еженедельника „Столица“ на страницах „Литературной газеты“. Мне заломили цену: тысяч рублей, я согласился, подмахнул гарантийное письмо, условились, в каком номере реклама будет напечатана, и я вернулся к себе в редакцию. Стали мы в „Столице“ думать, какие темы из ближайших номеров проанонсировать в рекламном объявлении. Решили, что такие: 1) Ленин выполнял задания германского правительства не только до революции, но и после нее. Интересно? По-моему, да. 2) Сотрудничал ли М.С.Горбачев с госбезопасностью на студенческой скамье? (тут, естественно, был вопросительный знак, хотя в статье, которую мы готовили к печати, все изложено уж куда как определенно). И, наконец, 3) сценарии межнациональных конфликтов пишутся на Старой площади (т. е. в здании ЦК КПСС). Насчет последнего мнения у нас в редакции разошлись. Надо ли это утверждение выносить в анонс? Уж слишком оно бесспорное, и так все знают, что в разжигании межнациональных конфликтов никто, кроме коммунистов, не заинтересован. Но все-таки решили эту фразу оставить. А далее обычный текст: наш индекс такой-то, подписка принимается во всех отделениях связи, цена такая-то, еще не поздно подписаться на второй квартал. Расположили красиво с художниками на бумажке, отправили в „Литгазету“.
Боже, что тут началось! Звонили начальники, большие и маленькие, — одни просили после Ленина поставить такой же вопросительный знак, как после Горбачева, другие настаивали на том, чтобы госбезопасность не упоминалась, третьи переделывали настоящее время глаголов на прошедшее — в общем началась обычная для „Литгазеты“ канитель, от которой
„Задницу — пожалуйста, — цинично ответило руководящее лицо, — задницу — это сколько угодно, а вот Горбачева попрошу не упоминать“. И тут лицо засыпало меня комплиментами, залило до ушей вкусным кофе, и мы сообща создали некий компромисс. Пожали друг другу руки и разошлись. Наутро все началось сначала — уговоры, редактура, внедрение вопросительных знаков и вычеркивание фамилий.
На этом всякие отношения с этой газетой я прервал. Горбатого только могила исправит. Их не переделаешь. Очень, правда, хотелось задать сакраментальный вопрос: „С кем вы, мастера культуры?“
Интересующимся могу сообщить, что вел со мной переговоры первый заместитель главного редактора Юрий Дмитриевич Поройков, сменивший ушедшего в „Гласность“ (не путать с григорьяновской!) Изюмова, а до „Литературной газеты“ работавший главным редактором журнала „Молодой коммунист“. Кстати, легкость, с какой наши либералы путешествуют в коммунистические издания и обратно, тоже весьма характерна. Уверен, что если бы на месте Поройкова оказался путешествовавший в то время по Соединенным Штатам Бурлацкий (главный редактор „ЛГ“), итог оказался бы тем же самым».
Конечно же, немало интересных и актуальных вещей появляется в «ЛГ», но подобные острые выступления касаются тем, молчать по которым просто невозможно (если о них кричит почти вся московская и центральная пресса). Да и печатаются в таких случаях авторы «из левых», отказать которым очень трудно. К примеру, А.Собчак в самом начале апреля, а Ю. Щекочихин в начале июля 1991 года поведали миру со страниц «ЛГ» о форменных беззакониях, творимых по инициативе лично генерального прокурора СССР, лично председателя КГБ СССР, лично министра обороны СССР, лично генерального секретаря ЦК КПСС, лично министра внутренних дел СССР.
Все пятеро сделали все возможное, чтобы утопить в крови национально-освободительное движение в Грузии и оправдать палачей апреля 1989 года в Тбилиси (против этого протестовал народный депутат СССР Собчак). Действия той же пятерки в Литве в январе 1991 года с документами в руках разоблачил народный депутат СССР Ю. Щекочихин. У Собчака тоже были серьезные документы, так как он был главой комиссии народных депутатов СССР, уполномоченных съездом на расследование тбилисских событий. Конечно же, и Бурлацкий, и Собчак, и Щекочихин понимают, что ультраправые, пробившись к власти, лично их интернируют в первую очередь.
Но вот в чем беда: в дни путча мэр Собчак не только понял, что надо делать, но и блестяще реализовал свой замысел, организовав в своем городе масштабное, тотальное сопротивление — ни один из замыслов хунты на Неве не прошел. Сотрудник «ЛГ» Щекочихин без разрешения своего редакционного руководства (так пишет Ф. Бурлацкий в «Независимой газете», 19.9.1991) пригласил на утро 21 августа в редакцию представителей всей демократической прессы Москвы на митинг. Тот же Щекочихин выступал публично 20 августа перед Белым домом. А Бурлацкий, как сам пишет в «НГ» (19.9.1991), звонил 19–21 августа в родную редакцию из санатория в Крыму и «многократно обращался к администрации санатория с просьбами о билетах в Москву».