Секреты в тумане
Шрифт:
Так прошло еще года два, и тут мне повезло — у меня открылся магический дар. Довольно слабый, но как же я была счастлива! Увы, разочарование поджидало и здесь. Криворукая для алхимии, совершенно не умеющая рисовать или лепить для магического искусства, не имеющая специального окраса дара, вроде целительства или некромантии… Впрочем, у меня был «особый» дар — ментальный, который я в то время уже ненавидела. Магический талант, на который я поначалу возлагала столько надежд, оказался недостойным внимания пшиком. Именно тогда я увлеклась артефакторикой — моих сил хватило лишь на нее. Несмотря на то, что это направление магии считалось не женским делом, отец вздохнул с облегчением — расходные материалы для экспериментов с артефактами обходились ему в разы дешевле, чем ткани и драгоценности.
Первый ловец снов я сделала лет в пятнадцать. Не добившись успеха в реальности, я начала создавать придуманные миры, в которых была центром вселенной. Там меня любили, уважали, ради меня устраивали дуэли и сражались с чудовищами. Неизменно прекрасные юноши признавались мне в любви и увозили прочь из опостылевшей, насквозь лживой столицы. Я была королевой и всесильным магом, великим первооткрывателем и главой Совета Лордов, беспечной цветочницей (непременно приглянувшейся очаровательному принцу) и знаменитым художником. Сны стали мне милее реальности, в которой я ничего из себя не представляла.
Я безропотно выполняла любое поручение отца, лишь бы он отстал, и я скорее могла вернуться в кровать, чтобы погрузиться в навеянные артефактами грезы. Меня даже не волновало, что задачи становятся все более жестокими. Теперь я не только читала воспоминания. Я путала чужие мысли, подталкивала других к нужным отцу решениям и уже не пыталась оценить, насколько незаконно и аморально то, что я делаю. Я торопилась выполнить приказ и вернуться в комнату к своим ловцам. Пока я могла спать, мне было наплевать на все.
Незадолго до знакомства с Ленси Ульесом я впервые убила. Стыдно, но я даже не знаю, кто был моей жертвой. Отец сказал, он должен попасть под автомобиль. Я пожала плечами и, подгадав момент, заставила совершенно незнакомого человека сделать всего один шаг, оборвавший его жизнь. Позже я пыталась по некрологам в газетах понять, кто это был, но так и не сумела. Я настолько отрешилась от реальности, что не помнила даже даты, в которую это произошло. Не знаю, что именно заставило меня встрепенуться и проснуться — преступление, слишком тяжелое даже для той меня, которой я стала, или встреча с человеком, озарившим своим внутренним светом мой мир. А может быть, все сразу. Я не знаю.
Мне было шестнадцать, когда нас представили на одном из званых ужинов, на которые я вынуждена была сопровождать отца. Виконт Ульес оказался восходящей звездой — самый молодой судья за всю историю Родена, он в скором времени должен был войти в совет Лордов. Сам Ленси об этом еще не знал, но я отчетливо увидела планы на него в мыслях других аристократов. Сначала я не придала новому знакомству значения. Я уже давно не пыталась запоминать тех, кому меня представляли. Но в тот же день, лишь перекинувшись парой фраз, я поняла, что пропала. Ленси Ульес мне не врал. Не пытался понравиться. Не приукрашивал свои достижения. Не унижал меня даже в мыслях. Он был живым, настоящим, и в то же время таким, как в моих грезах, и я впервые подумала о том, что, возможно, реальность может оказаться не хуже придуманного сна.
Ленси был старше на пятнадцать лет, но среди остальных спутников отца казался мне почти ровесником. Я впервые наслаждалась чьим-то обществом. Раскрыв рот от восхищения, я слушала его рассказы о нелепых тяжбах и юридических казусах. Думаю, мой наивный восторг льстил ему. А я, по-детски безоглядно влюбившись, жила от встречи до встречи и решила во что бы то ни стало завоевать виконта. Отложив ловцы снов в сторону, я взялась за книги, продиралась сквозь дебри непонятных мне слов и формулировок, лишь бы суметь в будущем поддержать разговор, а не только глупо улыбаться и хлопать глазами. Ленси сделал то, что не удалось отцу и всем нанятым им учителям — пробудил во мне желание развиваться и учиться. Тем удивительнее, что мои усилия не пропали втуне. Через полгода я начала замечать ответные знаки внимания. Ленси мной увлекся и даже не пытался этого скрыть. Я ликовала — мечты сбываются! Только одно омрачало мою радость: вне светских приемов я все также оставалась
Еще через некоторое время Ленси все-таки получил кресло в Совете. Вскоре после моего семнадцатилетия на очередном приеме он шепнул, что теперь для полного счастья ему осталось только на жениться на мне. Я летала и одновременно замирала от страха — как сказать об этом отцу? В глубине души я понимала — Артур Ферроу едва ли за меня порадуется и ни за что не отпустит.
Я решила сделать все, чтобы убедить отца — мое замужество не лишит его моей помощи и поддержки. С преувеличенным энтузиазмом я бралась за любое поручение. Перестала показывать недовольство своим положением. Пользовалась любой возможностью, чтобы упомянуть — мы — семья, а значит, всегда будем помогать друг другу. Удивительно, но это сработало. Отношение отца ко мне улучшалось на глазах. Я получила возможность самостоятельно прогуливаться — в сопровождении служанки и только в пределах улицы, на которой стоит наш дом, но ведь даже этого мне раньше было нельзя! Контроль заметно ослаб, и я осмелела. Если изначально я хотела убедить отца в своей преданности и лояльности и тем самым купить себе право на счастье, то теперь в мою голову закралась осторожная мысль — без отца, вынуждающего меня использовать дар ради собственных интересов, будет еще лучше. Самой мне справиться с Артуром Ферроу не по силам, но ведь у меня есть Ленси! Судья и член Совета, на его стороне закон и власть. Кто, если не мой будущий жених, сможет вызволить меня из ненавистного дома?
При следующей встрече я, пользуясь ослаблением надзора, выгадала момент и рассказала Ленси о себе. Мой дар, дар отца, манипуляции, чтение мыслей, подтасовка фактов, преступные махинации, убийства — одним махом я вывалила на любимого все, что так давно копилось в моей душе. К чести Ленси, мои откровения не заставили его шарахнуться от меня в ужасе. Виконт Ульес пообещал помочь — и, проклятье, он действительно верил, что сможет!
Тем же вечером после приема Артур Ферроу привез меня не домой, а к особняку виконта Ульеса. На вопрос, что мы здесь делаем, я получила ответ: «Исправляем твою ошибку». Я рыдала в отчаянии и не понимала, чем выдала себя. Предстоящая разлука с любимым — я была уверена, что отец заставит меня стереть Ленси память и запретит с ним общаться — казалась самым страшным наказанием. Как же сильно я ошибалась!
Оказалось, никакой свободы у меня не было. Никто и никогда меня не отпускал. Артур Ферроу всегда был рядом, в моей голове, так давно, что я перестала ощущать чужое присутствие в своем сознании. Все мои мысли, все чаяния, надежды, мечты — все было ему доступно. У меня не было ни единого шанса его обмануть. Моя мнимая свобода оказалась лишь проверкой, которую я провалила. Я ошиблась, а расплатиться за эту ошибку предстояло Ленси Ульесу.
Впервые Артур Ферроу показал мне, насколько опасным может быть менталист. Он полностью перехватил надо мной контроль, а затем, используя уже мой дар, подчинил Ленси. Я чувствовала все. Каждое движение, каждый жест. Отчаянные попытки сопротивления — и его, и мои, задавленные чужой волей. Каждую букву предсмертной записки, нацарапанной обычным, не артефактным пером. Тяжесть револьвера. То, как упирается холодное дуло в висок. Оглушающий грохот выстрела и обжигающую вспышку в голове перед тем, как Ленси, а вместе с ним и меня поглотила тьма.
После той ночи Артур Ферроу перестал просить или приказывать. Он просто брал меня под контроль и делал все, что ему нужно, пользуясь моим даром, как своим. Я снова погрузилась в наведенные сновидения, но теперь меня вела не жажда новых впечатлений, а страх. Мне было страшно просыпаться, потому что наяву я больше себе не принадлежала. Я перестала быть человеком, став всего лишь ментальным даром Артура Ферроу, по недоразумению заключенном в чужом теле. Я перестала быть дочерью — отцом своего мучителя я больше не называла даже в мыслях. Я все осознавала и все понимала, но ничего не могла исправить. Бесправная пленница в собственном теле. Кукла, которую доставали из коробки-комнаты, а использовав, прятали обратно.