Секс-опекун по соседству

Попова Любовь

Буквально взрываюсь, находясь в шоке от услышанного.

— Оставь свою психологическую х*йню и отсоси мне. Это будет лучшая терапия.

— Ты невозможный. Тебе нужно поплакать! Уверена, что слезы тебя вылечат.

Тамерлан вдруг начинает смеяться, дергает меня к себе и в губы шепчет.

— А если я скажу, что, когда ты кружилась с тем малахольным, я мечтал оказаться на его месте. Убить его и станцевать вальс вместе с тобой?

Меня парализует, потому что я понимаю, о чем речь. У него не было нормального выпускного. У него не было нормальной

девушки. У него не было ничего, что должно было быть у нормального подростка. Нормального человека. И у меня еще будет время спросить, как он жил в армии, как стал киллером, но сейчас мне хочется, чтобы он забыл все это, чтобы понял, что я всегда готова провести собственную терапию.

— Уверена, больше вальса ты хотел бы, чтобы я в своем фартучке опустилась на колени, — сползаю ниже, провожу рукой по чуть отвердевшему члену, что стремительно наливается кровью, а вены становятся опасными на вид. — И отсосала тебе.

Тамерлан издает гортанный звук, тянет руку к волосам и накручивает пряди на пальцы. Пальцами другой руки гладит мои губы, просовывает между ними пальцы, имитируя член. И я прикрываю глаза, чувствуя на них наш общий вкус.

— Как дурной, Алла. Хочешь, покажу, чего именно я хотел.

Киваю, и пальцы тут же заменяет отвердевшая головка члена. Она толкается сразу и глубоко, а я дышу носом и принимаю эту грубость. То, как рот все больше и больше натягивается на огромного размера член. Как челюсть сводит, как в горло упирается головка, а язык не способен даже пошевелиться.

Тамерлан тут же задает бешеный темп и буквально насилует мой рот именно так, как любит это делать. До хриплого рыка. До тянущей боли в голове. До першения в горле. Пока слюна обильным потоком не начинает стекать по подбородку, пока пространства для дыхания остается все меньше, а член все глубже, и я начинаю задыхаться, но упорно скольжу по всей длине. Пока толстый член не становится еще больше, пульсирует и стреляет горячей влагой. Тамерлан резко отстраняет меня от себя и откидывается на подушку, дыша часто-часто.

— Остальное завтра, рыжая. Спать хочу.

Укол обиды колит мне прямо в сердце, но Тамерлан поднимает меня на себя, прижимает голову к груди и кратко целует в губы.

— Мне нравится, когда ты такая. Надо побольше тебе историй рассказывать. Твоя жалость положительно влияет на твою покорность.

— Ты просто идиот, — хочу на него разозлиться, но не могу. — Отпусти меня, надо сполоснуться.

Но Тамерлан только сильнее сжимает в руках, словно не хочет никуда отпускать ни на минуту.

— Нет. Хочу, чтобы ты лежала такой. С моей болью в сердце и моей спермой в желудке и на лице. Так что спи.

Глава 39. Алла

Я все-таки слезаю со своего живого, очень тёплого матраса в тот момент, когда начинаю слышать размеренное дыхание и, пошатываясь, иду в кухоньку, где стоит тазик с ледяной водой.

Сажусь около него на колени и ополаскиваю горевшее лицо. Раз, другой, третий.

Капли воды смешиваются с непрекращающимся потоком слез и хныканьем.

Мне больно. За Тамерлана. За миллионы других детей, которые терпят подобное обращение, за то, что люди не верят жертвам. И стыдно за себя, которая жила в волшебной сказке, с розовыми очками.

В груди растет что-то большое. Заполняет теплой энергией все существо, и я понимаю, что мне хочется подарить Тамерлану это тепло. Поделиться радостью, которая жила во мне так долго.

Он наделил меня тьмой, сделал однажды сильнее, жёстче, стер на корню детскую наивность, а теперь пора делиться с ним частичкой себя.

Дать ему любовь и осознание того, что в этой жизни есть не только грязь и жестокость. Это как дом, который может быть грязным, старым. Но в любом доме можно протереть стекла и впустить солнечный свет. Этим я и собираюсь заняться.

Полная энергии, пока Тамерлан спит, я готовлю ему новую порцию супа. Но в этот раз не рву мясо, а осторожно нарезаю на аккуратные кусочки. Следом картошку, морковку, обязательно лук. Хочу, чтобы ему понравилось.

Как только суп закипает, я убавляю огонь и протираю стол, окна, чтобы с утра здесь было ярко и чисто как никогда. И уже сняв блюдо с плиты, иду спать на свое место.

Рядом с кроватью Тамерлана есть прекрасная тахта. Она не очень удобная, но и сон Тамерлана тревожить не хочется. Пока лежу, подложив ладони к щеке, не могу им налюбоваться и даже не замечаю, как проваливаюсь в крепкий сон.

Утром я просыпаюсь от стука топора. Зажмуриваюсь, почему-то думая, что мне это снится.

Тяжелее всего было рубить дрова. Нет, поднять топор я могу, а вот попасть по полену, да еще разрубить его надвое, а то и на трое, то еще веселье. Здесь нужна твёрдая, мужская рука.

Резко распахиваю глаза, осознавая, кто именно рубит дрова. Вскакиваю, ругаясь сама на себя.

Встретила, блин, мужчину с супом, это же сколько я проспала?

Спешу на кухню и замираю, когда на столе стоит пустая тарелка. А судя по содержимому кастрюли, понимаю, он съел две трети. У него появляется аппетит, и я не могу не порадоваться.

Выбираюсь на улицу и любуюсь тем, как по мощной смуглой груди стекают капли пота, как мышцы напрягаются при каждом ударе. Какой же он огромный и сильный.

В этот момент я не ощущаю возбуждение, лишь что-то звенящее, трепещущее в области сердца. Сейчас мне кажется, что я смогу смотреть на это вечно. Но вечно нельзя. Вон и повязка уже покраснела.

— Тамерлан! — кричу с порога в тот момент, когда он убирает топор и несет охапку поленьев к уже приличной куче под навес. — Тебе сказано лежать!

— Ты мне еще не жена, чтобы указывать. Да и сама должна знать, что физическая активность благоприятно воздействует на выздоровление.

Мысли в голове роем пчел. Не знаю, какую ловить. То ли ту — про жену. Либо обругать его матом. То ли спросить, не хочет ли он поскорее выздороветь, чтобы оставить меня здесь.