Секстет
Шрифт:
– У нее же зеленые волосы! Ты с ума сошла – предлагать мне эту перекрашенную пигалицу.
– Не будь смешным. Зеленые волосы у нее были год назад. Теперь она похожа на Сюзи Паркер, супермодель пятьдесят восьмого года. Ты, наверное, ее видел – очень стильные костюмы, маленькая шляпка с вуалью, туфли на высоких каблуках, чулки со стрелками, перчатки и сумочка как у английской королевы-матери.
– Ах, эта? – Макс дрогнул, но потом перешел в наступление. – Она совсем ребенок, – объявил он.
– Ей двадцать один. Редактор отдела моды и должен быть молодым. Возьми ее.
– Я подумаю, – сказал Макс.
Линдсей
Линдсей держала свои планы в тайне и открыла их Максу прямо перед отъездом. Это был ее последний день в Лондоне, а Макс как раз разбирался с очередным кризисным положением дел.
– Прекрасно, великолепно, – сказал он, когда у него наконец нашлось время ее выслушать. Он улыбнулся сладчайшей кошачьей улыбкой. – Другими словами, Линдсей, я оплачиваю тебе дорогу и счета в далеко не самом скромном отеле в течение трех недель, а ты половину этого времени тратишь на свои изыскания по поводу биографии Шанель, биографии, которая не имеет никакого отношения к нашей газете. Я прав?
Линдсей мысленно выругалась.
– За эту биографию мне пока что ничего не платят, а летать за свой счет мне не по карману. Макс, я буду заниматься этим только в свободное от дел время.
– Нет, не будешь. Ты с головой зароешься в какой-нибудь архив, а Пикси будет заниматься коллекциями и конкурсами. А потом, когда материал будет готов и я его похвалю, ты сообщишь мне, что его делала Пикси, и тогда я уже не смогу отвертеться. – Он вздохнул. – Линдсей, детка, Макиавелли из тебя не выйдет. Я вижу тебя насквозь. И ты совершенно не похожа на других журналистов, которые только и делают, что стараются выторговать побольше для себя.
– Пари держу, что Роуленд тоже не старается.
– Роуленд? – Макс пожал плечами. – Ну, на Роуленде просто написано крупными буквами: «Я честный». Линдсей, дорогая, я тебя очень люблю. И сегодня я в прекрасном настроении. Ладно, считай, что дело сделано.
Он подписал бумагу, утвердив план поездки со скоростью, которая сразу показалась Линдсей подозрительной.
– А как насчет Пикси? – осторожно спросила она.
– Я еще не решил, – уклончиво ответил Макс. – Навожу справки. Мне еще надо обдумать эту идею. Не дави на меня, детка!
Линдсей продолжала строить планы, придумывать новые ходы и наконец, уже в Нью-Йорке, она рассказала о своей идее Пикси.
– Пикси, ты получишь это место, – пообещала она, – если правильно разыграешь свою карту.
Пикси густо покраснела, что было заметно даже под толстым слоем безупречного макияжа в стиле пятьдесят восьмого года, и наконец выложила все начистоту.
Она сказала, что у нее есть свой план блестящей карьеры. К тридцати годам она намеревалась издавать английский «Вог», а сразу вслед за этим – американский. В соответствии с этим планом, через полчаса после того, как Линдсей объявила, что уходит из газеты, Пикси отправилась наверх, в святая
– Очень похоже на Макса, – задумчиво пробормотала Линдсей, еще не оправившаяся от изумления.
Это было замечательно, продолжала Пикси, потому что ей требовалось не больше двух минут. Войдя в святилище, она сразу заявила Максу, что заслужила повышение, и что если она его не получит, то немедленно уйдет в «Вог», который давно за ней гоняется, а если получит, то она намерена внести в раздел некоторые изменения.
– Изменения? – слабым голосом повторила Линдсей, не веря своим ушам.
Пикси представила Максу список этих изменений, коих насчитывалось пятнадцать. Макс прочитал список, рассмеялся и предложил ей выпить. Они обсудили пятерых детей Макса и личную жизнь Пикси. Пикси решила, что, несмотря на его костюм и произношение, с Максом можно иметь дело. В результате было решено, что, если Линдсей не передумает, место редактора раздела моды займет Пикси.
– Да, и я раскрутила его на пять тысяч, – как бы невзначай добавила Пикси.
– Пять тысяч? Ублюдок! Лживый, двуличный…
– Это было очень легко, Линдсей. Ты могла бы добиться этого в любое время. Ты просто никогда не сражалась на финансовом фронте. Макс – душка, котик…
– Да, с очень острыми когтями. Ты уверена, что он не выцарапает из тебя обратно эти пять тысяч? Он наверняка попытается. Послушай, неужели вы действительно обсуждали даже твое жалованье?
– Конечно, а как же иначе?! Но, разумеется, пока предположительно.
И тут Линдсей, уже несколько оправившаяся от потрясения, разразилась смехом. Она смеялась над самоуверенностью Пикси, над Максовыми замашками завзятого игрока в покер, но больше всего она смеялась над собственной наивностью и тщеславием. Ей не приходило в голову, что она может оказаться заменимой. Она думала, что Макс будет изо всех сил стараться ее удержать, что Пикси никогда не придет в голову рассчитывать на ее место. Прозрев, она вначале сильно расстроилась, потому что оказалось, что ее можно заменить и как жену, и как мать, и, наконец, как редактора. После приступа жалости к себе ее доброжелательность, здравый смысл и природный оптимизм взяли верх. Такие уроки, небольшие репетиции, которые жизнь устраивает для каждого, приносят пользу – начинаешь понимать, что в конечном счете незаменимых людей нет, и главное доказательство тому – смерть.
Теперь, глядя, как Пикси усердно перерывает содержимое платяного шкафа, выбирая наряд для встречи, которая вопреки ее представлению вовсе не была любовным свиданием, Линдсей подумала, что откровения Пикси принесли ей двойную пользу: во-первых, они породили в ней приятное сознание собственной мудрости и терпимости, а во-вторых, теперь она твердо знала, что обратной дороги нет. Возможности менять решения, возможности, которой, как Линдсей теперь понимала, она слишком часто пользовалась, теперь не стало. Это было хорошо – мосты сожжены, и Рубикон перейден. Она почувствовала прилив энергии и вскочила с кровати.