Секстет
Шрифт:
Он рассматривал казавшийся ему гротескным фасад с его барочными излишествами и готическими башенками, придававшими зданию таинственный вид. Ему не нравился зияющий зев входа, окна, похожие на бойницы, прорезавшие башенки, пунктирной линией подчеркивавшие линию кровли и угрожающе устремленные на зрителя, как бесчисленное множество голодных глаз.
Его жена мечтала купить квартиру номер три, расположенную в северной части здания и выходящую окнами на Центральный парк. Она уже несколько раз смотрела ее и каждый раз упорно отказывалась брать его с собой.
– Томас, – говорила она, – ты ведь не хочешь, чтобы я там жила, и не веришь, что меня туда
Тогда он обращался к этим материалам. Сейчас он изучал планы, созданные архитектором Хиллиардом Уайтом восемьдесят лет назад. По плану он мог понять, как расположены комнаты в квартире три, мог оценить их размеры, а фотографии и описания в журналах и книгах давали представление об интерьере. Он почти воочию видел анфиладу больших комнат, двери из которых вели в другие комнаты. Квартира была огромной, и только теперь он понял, что она к тому же двухуровневая. В аттике – на втором этаже, вход на который было не так-то просто отыскать, – располагались спальни, и в одной из них собиралась спать его жена. Уже состоялась ее последняя встреча с правлением «Конрада», а завтра утром должна была решиться ее судьба.
Предположим, что вопреки всем расчетам они ответят «да», думал Корт. И как тогда попасть на второй этаж, в ее спальню?
Он склонился над планом. Неспециалисту было довольно трудно его расшифровать, но все же Корт нашел лестницу. Там была лестница, но где она начинается?
Он понял, что план не дает полного представления о действительности. Это было все равно что смотреть в ярко освещенную комнату с улицы: когда все ее тайны уже готовы предстать взору соглядатая, кто-то подходит к окну и задергивает портьеру.
Вдруг его охватил гнев, руки задрожали. Яростным движением он смахнул на пол бумаги, и тут же в голове снова воцарился хаос, и два голоса снова вступили в бесконечный спор. «Это так мучает меня, Томас, так мучает», – жаловалась жена, и тогда он закричал на нее, заставил умолкнуть.
Он доказал ей, что с самого начала ее план был чистым безумием. Почему она продолжает эти унизительные процедуры, к которым ее принуждает правление, почему они проверяют ее финансовые дела, копаются в подробностях личной жизни? Зачем она наняла за огромную сумму биржевого маклера, а потом обратилась в одну из самых дорогих манхэттенских адвокатских контор? Все эти деньги и усилия пойдут псу под хвост, кричал он, обрушивая поток упреков на ее склоненную голову. Ни деньги, ни адвокаты не помогут ей проникнуть в «Конрад», а если этот маклер – человек по имени Жюль Маккехни – утверждает обратное, то он просто пользуется ее идиотской доверчивостью. Неужели она этого не видит?
Он напомнил ей, что «Конрад» – кооператив и его правление само решает, кого принимать, а кому отказывать. Уже несколько десятков лет это правление действует в обход всех законов, особенно законов, касающихся дискриминации по расовым признакам, цвету кожи и полу. «Конрад» – это крепость, и ее подъемные мосты не опускаются ни для актрис, ни для разведенных женщин, ни для нуворишей. Неужели ни она сама, ни ее брокеры не удосужились проверить: ни один представитель актерской профессии, не говоря уж о кинозвездах, никогда не жил в «Конраде», хотя очень многие этого хотели. И за двадцать пять лет в этом доме не вырос ни один ребенок.
Там обитали пожилые богатые англосаксы, принадлежавшие к протестантской церкви. Они верили в социальное деление, потому что сами они и все, с кем они не брезговали иметь дело, принадлежали к высшему классу. Они верили в деньги, при
– Наш сын, – мягко поправил его голос жены. – Я хочу там жить, Томас. И у меня другие представления о жизни, чем у тебя. Там я буду чувствовать себя в безопасности. Это не имеет к тебе никакого отношения, это мой выбор. Это моя жизнь.
Этот ответ, который всегда приводил его в ярость, ровным счетом ничего не объяснял. Наташе было от природы свойственно нежелание объяснять себя и свои поступки, и иногда ему казалось, что именно невозможность понять жену и привязывает его к ней.
В порыве злобы на нее и на себя он выскочил из дому в одном пиджаке, забыв о холоде. У него была машина с хорошим надежным шофером, но он не любил, когда кому-нибудь становилось известно о его перемещениях, точно так же, как не любил, когда кто-то знал, о чем он думает. Поэтому он остановил такси, подумав, что надо было бы вернуться домой за пальто, но так и не сделав этого. Разумеется, он опасался холода – как и пыли, дыма, пыльцы и тысячи других невидимых частиц, летающих в воздухе. Это было неизбежным следствием его болезни, из-за которой он временами ненавидел самого себя. Сначала он велел шоферу ехать в «Карлейл», где его ждал сын, но потом он передумал, поняв, что ему нужно что-то другое, и поехал в театр, где сейчас его жена выходила на сцену в ночном представлении «Эстеллы».
Почему? Этот вопрос преследовал его всю дорогу, пока автомобиль мчался по шумным людным улицам до Таймс-сквер, и уже потом, когда он стоял возле театра и смотрел на подсвеченную афишу на фасаде, где гигантские буквы складывались в имя его жены.
Почему она собирается поселиться там и исключить его из своей жизни, если она все еще любит его и, так же как и он, нуждается в поддержке и утешении? Почему она так стремится работать с ним и не хочет с ним жить? Вызвано ли это решение вечным страхом перед Джозефом Кингом или есть другая, тайная причина? Он оглянулся через плечо, потому что, как это часто бывало, у него возникло ощущение, что кто-то за ним следит. Никого не обнаружив, он повернул за угол и через служебный вход вошел в театр с привычным чувством, что, может быть, найдет здесь ответ на свои вопросы.
Он дошел до двери в Наташину уборную, где ему преградили дорогу – сначала странное, не то бесполое, не то двуполое существо, которое Наташа выбрала в качестве своего костюмера, а потом один из ее телохранителей, вернее, любимый телохранитель-техасец.
Корт был высоким человеком, но техасец глядел на него сверху вниз. Корт холодно рассматривал этого красивого, прекрасно сложенного блондина, похожего на ребенка-переростка, и думал, может ли тот оказаться более интеллектуальным, чем предполагает его внешность.
– Не думаю, что вы сможете защитить мою жену, если она будет находиться на сцене, а вы здесь.
– Согласен, но так хочет мисс Лоуренс.
– Передайте, пожалуйста, моей жене, что мне нужно с ней поговорить. Сейчас я собираюсь навестить сына и буду ждать ее там.
На лице молодого человека отразилось сомнение.
– Боюсь, что после представления она поедет не в отель. Она обедает со своим маклером по фамилии Маккехни.
– Ах, да, она мне говорила. В таком случае скажите, что я позвоню ей завтра утром.