Секториум
Шрифт:
— Хватит, — сказал Його. — Выйдем.
— Мое присутствие может изменить курс?
— Ультразвуковые очки, — объяснил он. — Они не должны работать в таком отсеке.
От резкого разворота у меня закружилась голова, но в «предбаннике» этого удивительного помещения полегчало. Я даже позволила себе пошутить, пока Птицелов снимал с меня защитный костюм:
— Если что-нибудь сломается, — сказала я, — туда только смертников посылать, как в ядерный реактор.
— Не сломается, — ответил мой товарищ.
— Сейчас не сломается, а через несколько тысяч лет?..
— Кораблю возраст миллиарды лет.
— И за все время он ни разу не вышел из строя?
— Никогда.
— Наверно
— Никто на Флио не знает.
— Но может освоить в любой момент по чертежам и инструкциям?
— Это не хранилось.
— Почему?
— Это не нужно.
— Кому не нужно? — возмутилась я. — Такой мощный корабль! Если с ним произойдет какая-нибудь ерунда, его что ли можно будет выкинуть? Да, в конце концов, разве вам не страшно пользоваться техникой, в которой ни один флионер разобраться теперь не может?
— Она надежна, — уверял Його. — Ничто не случится.
— А если надо будет сделать более совершенную модель, разве для этого не нужно сохранить прежний опыт?
— Нет, — отвечал Птицелов, — она уже совершенна.
Он управлял машиной с трех кнопок карманного пульта размером с половину спичечного коробка. Одна кнопка называлась «код», ее нажатием вводилась координата пункта назначения, как морзянка, чередованием точек и тире. Вторая кнопка — «магнит», позволяла пилоту «подозвать» корабль к ближайшему порту, способному принять такой тип кораблей. И третья, «ход», приводила машину в действие. Удивительно, но никаких других панелей управления на борту не имелось.
— А где же тормоз? — спрашивала я. — Если вдруг понадобится изменить маршрут.
— Ввести новый код, — объяснил Птицелов.
— А если я хочу просто стоять на месте.
— Зачем вести себя так?
— Допустим, мне надо. Не твое дело, зачем.
— Повторить «ход», тогда он встанет.
— Так и я могу управлять твоей машиной?
— Можешь, — согласился мой товарищ. — Умной машиной управлять могут все.
Самым возмутительным было то, что «умная машина» не имела внешнего обзора, он не был предусмотрен в проекте. Корабль состоял из кольцевого коридора вокруг двигательного отсека и бытовых помещений, разделенных на сегменты по всей окружности, без иллюминаторов и телескопов, чтобы будущие поколения флионеров, вслед за техническими навыками, утратили представление о том, как выглядит космос.
Никакого развлечения в полете тоже не предполагалось. Мне был предоставлен сегмент, сплошь устланный мягкими матами. Птицелов не знал, в каком углу поставить кровать, и застелил весь пол. Кроме матов здесь не было ничего, прочие предметы просто некуда было ставить. Я мучилась бессонницей поочередно в каждом углу, а Його мучился от моих глупых вопросов, но не уходил. Безделье в моем обществе его не тяготило.
— Ты не жалеешь, что везешь меня на Флио?
— Нет, — отвечал Птицелов.
— А если соплеменникам это не понравится?
— Плевать…
Безусловно, он набрался от Миши не лучших манер. Хотя вполне мог научиться чему-то полезному. Допустим, умению развлекать дам, которое не входило в число врожденных достоинств этого угрюмого существа. Я успокоила себя тем, что могло быть хуже. Что смертельная скука — это лучше, чем скучная смерть, которой я однажды избежала. Только в прозрачном гробу я спала и видела сны, а здесь мне не удавалось даже задремать на минуту. Каждый раз я преодолевала один и
— Расскажи еще что-нибудь о Флио, — просила я, несмотря на то, что речь Птицелова требовала от слушателя напряжения. Чем дальше простирался его монолог, тем реже я узнавала родной язык. Настал момент, когда проще стало использовать «переводчик», словно мы не хартиане по духу.
К тому времени я знала о Флио достаточно. Я знала, что основной материк разделен на зоны обитания между кланами. Что клану, к которому относится Його, принадлежит территория, примерно равная площади Канады. Что мировой океан Флио раз в десять меньше, чем океан Земли, зато гораздо больше мелких рек и озер, связанных между собою единой системой грунтовых резервуаров. Я узнала, что на Флио бывают сильные приливы и частые землетрясения, после которых огромные участки суши покрываются туманом, а границы кланов сдвигаются. Но соседи из-за них не воюют, потому что истинному флионеру непонятны причины, из-за которых стоит кидаться с кулаками на ближнего своего. Я предположила, что дело в большой территории и малой плотности населения, но Його не согласился. Он сказал, что «нисходящие» и даже деградирующие ветви цивилизаций несут в своем генофонде страх перед всякого рода массовой и бессмысленной бойней. Что каждый флионер понимает свою жизнь с момента рождения до старости, как наивысшую ценность, и не станет рисковать из-за лишнего метра грядки. Однако восхищаться этим фактом не стоит. Поскольку именно войны, по убеждению Птицелова, позволяют цивилизации продвигаться вперед путем естественного отбора, то есть, свидетельствуют о ее здоровье. Флионеров же он относил к сообществам с сомнительной перспективой адаптации.
— Что значит «адаптация»? — уточняла я. — Вы пьете воду из своих озер, поедаете растения, наверняка строите жилье из местных материалов. Что еще нужно?
— Избавить себя от наследства, — ответил Його, и показал мне пульт управления корабля на ладони. — Я не могу отпустить его.
— Зачем его отпускать? Этот корабль связывает тебя с космосом.
— Когда я захочу порвать такую связь, Флио станет мне домом.
— Почему надо ее рвать? Можно просто жить на Флио и ездить друг к другу в гости.
— Просто жить, значит, иметь будущее. В космосе нет будущего.
— Почему же все «восходящие» земляне так рвутся туда?
— Потому что не знают это, — ответил Птицелов, и добавил немного погодя. — Ты поможешь сделать Флио моим домом, а я — помогу тебе.
За время полета я привыкла к постоянному присутствию его огромной фигуры, к запаху микстуры, мертвецкой тишине в отсеках корабля. Мысль о том, что когда-нибудь придется выйти отсюда, казалась странной. Мне казалось, что на Земле прошла вечность, что только урна с конфетами дожидается меня на руинах.
Сначала Його кое-как разговаривал со мной, потом отключился от языка, погрузился в размышления, молча взирал на мою битву с бессонницей, потом совсем перестал смотреть, прикрыл меня плащом, как недостойное зрелище. А может, вспомнил, что человека перед сном надо положить под одеяло. На его мускулистой груди я увидела медальон, вытканный стальной нитью: птицу без головы, массивные птичьи ноги, раскинутые крылья и несколько колец, опоясывающих пернатый торс.
— Наверно, мои предки относились к «вояжерам», — предположила я. — Шеф говорит, что такие частые и долгие космические путешествия нормального «поселенца» давно бы сделали психопатом. Он говорит, что я очень редкой породы информал. А какой именно — не признается.