Selbstopferm?nner: под крылом божественного ветра
Шрифт:
— Ну, допустим, она ему не жена и никогда ею не была. То, что дети от Билла, еще доказать надо. В настоящий момент она абсолютно свободна и явно не прочь поразвлечься. Я был бы дураком, если бы упустил такую возможность. Раз в жизни такая женщина попадается, Том! Раз в жизни!
Я поймал себя на том, что смотрю на него исподлобья, крепко сжав зубы и кулаки.
— Эта женщина — член моей семьи и твой клиент. Я бы не хотел, чтобы ты забывал об этом. Мы знаем друг друга много лет, Йоахим. Я бы не хотел искать себе другого адвоката.
— Да ну, перестань! — рассмеялся он. — Нашел из чего трагедию
— Я сказал.
Сколько я выкурил — неизвестно. Пачка быстро кончилась, а все равно хотелось курить. Еще хотелось выпить, но за рулем нельзя. Я стоял на аварийке на обочине трассы и курил одну за одной. Она переспала с Йоахимом. С моим другом! Она же знала, что он мой друг. Зачем? Что она хотела этим доказать? Странное состояние. Я был зол, очень зол. Я был растерян. Унижен и оскорблен. Причем я совершенно не понимал, что делать дальше. Мари от меня скрыла, что в декабре чуть не загремела в тюрьму. Почему? Она же могла сказать потом? Могла. Но не сказала. Почему? Теперь становится понятно, почему она так вела себя весь рождественский вечер у матери. Хм, интересно, а мама знала об этом? Не думаю… Я же почувствовал, как Мари была напряжена, видел, как она реагировала на Билла, который держал на руках ее сына. Я ухмыльнулся. Он не заступился за нее. Ждала ли она, что Билл заступится? Голову дам на отсечение, ждала. А он не заступился. Идиот… Какой же он идиот. У него больше нет шансов. Мать была права. Она всегда права. Пока Мари была раздавлена, ее можно было легко вернуть. Когда она находилась в пограничном состоянии, ее еще можно было вернуть. А потом все как-то встало на свои места. Она переспала с Йоахимом уже после всего — она избавилась от Билла в себе. Это так просто… Всё, птичка моя встала на крыло. Теперь надо понять для самого себя, хочу ли я быть рядом с женщиной, которая переспала с моим другом. А вот это уже вопрос серьезный.
Я заехал за ней на работу. Мари выпорхнула из здания, легко сбежала по ступеням и забралась ко мне в машину.
— Том! У меня ощущение, что я тебя тысячу лет не видела!
Она поцеловала меня в щеку, опершись рукой на мое бедро. Вроде бы такое непринужденное касание, а меня словно током пробило. Я растянул губы в улыбке, посмотрев ей в глаза.
— Что-то случилось? — нахмурилась Мари. — Ты так смотришь…
— Как?
Она дернула плечами:
— Нехорошо.
Я выжал сцепление и переключил скорость, трогаясь с места.
Мари всю дорогу щебетала, рассказывая, как дела на работе, как шалят близнецы, как Ирина с ними возится. Жаловалась, что у Алекса на днях болел живот, и он не спал всю ночь. А у меня в ушах звучал смех Йоахима: «Она явно не прочь поразвлечься. Все было обоюдно. Она взрослая девочка…»
— Том, что я только что сказала? — накрыла она мою руку.
— Что? — вздрогнул я, поворачиваясь.
— Ты не слушаешь, — насупилась.
— Слушаю. Ты же видишь — дождь. Я слежу за дорогой.
Она покачала головой и отвернулась к окну.
В салоне наконец-то стало тихо. Хочу ли я встречать ее после работы, слышать ее голос, отвечать на ее вопросы и заморачиваться ее проблемами, зная, что она переспала с моим другом?
До дома она не проронила ни слова. Вышла из машины и, не дожидаясь меня, ушла домой.
Я поднялся к ней. Открыл дверь. В квартире слышался детский смех и звонкий голос Мари. Черт побери! Я хочу сюда приходить.
— Добрый вечер, Том, — улыбнулась Ирина, выглянув из кухни. — Мой руки, сейчас будем ужинать.
Я хочу ужинать с ними.
— Саша, Даня, посмотрите, кто пришел! — прокричала она на немецком.
Я улыбнулся. Ирина говорила то на русском, то на немецком. С Мари она говорила в основном на русском, а со мной исключительно на немецком. Даже детей в моем присутствии звала на немецком.
— Папапапапа! — раздалось из комнаты, и два карапуза наперегонки с топотом кинулись ко мне. Я подхватил их на руки, перекинул через плечи и покружился под оглушительный визг и писк.
— Осторожно, — забрала у меня няня одного из мальчишек. Он начал вырываться, выгибаться и кричать, требуя вернуть его мне.
— Все в порядке, — улыбнулся я, ловко перехватив у нее Дэнни.
— Маша, иди. Остынет все.
Мари появилась на кухне без косметики, с забранными в пучок на макушке волосами, в футболке и шортиках. Я смотрел на ее тонкие, длинные босые ноги и понимал, что хочу слышать ее голос каждый день.
— Что ты так на меня смотришь? — покосилась она на меня.
— Соскучился, — отозвался я.
— Точно, давно не виделись, — буркнула Мари.
— Я с вашего позволения вас покину? — вежливо расшаркалась Ирина.
Мари улыбнулась и кивнула, поднимаясь.
— Не надо, ешь, — остановила ее няня. — Я отлично знаю, где у нас выход.
Разговор не клеился. Мари как-то слишком много уделяла внимания мальчишкам, которые сидели в стульчиках, ели детские печенья и пили сок из чашек-непроливаек, была нервной и дерганой. Я смотрел на нее и пытался объяснить себе ее поступок. Меня не столько задело ее свидание в ресторане, про которое рассказал Густав, сколько то, что она переспала с Йоахимом.
— Том, если ты хочешь что-то сказать, — говори. Задолбал пялиться так, словно я у тебя деньги украла, а ты об этом узнал! — не выдержала.
— Все нормально.
— Нифига не нормально! Что случилось?
— А ты не знаешь?
— Погоди, куда-то закатился мой хрустальный шар, по которому я обычно по пятницам читаю твои мысли, — фыркнула она, наклоняясь и ища что-то под столом. — Нет, не нашла. Придется тебе самому сказать мне, что же у тебя на уме.
Мари говорила зло и раздраженно. Вроде бы в шутку, но голос звучал неприятно. Я же в свою очередь совершенно не планировал обсуждать с ней ее связь с Йоахимом.
— Почему ты не сказала, что в декабре тебя чуть не посадили?
Она поджала губы и прищурилась, видимо анализируя, кто мог сказать и что я еще знаю.
— Ты был очень занят, я не хотела отрывать тебя от дел и лишний раз беспокоить, — ответила просто.
— Только поэтому?
— Да, только поэтому. Ты себя не видел. Вешать на тебя еще и мои проблемы, значило окончательно тебя доканать.
Я шумно выдохнул и потер глаза ладонями, посмотрел на нее выразительно:
— Ты дура? А если бы тебя посадили? У тебя дети! Кто заботился бы о них?