Selbstopferm?nner: под крылом божественного ветра
Шрифт:
— Надеюсь, обварила? — буркнул я.
— Нет. Чай, похоже, холодный был.
— Ну с чего ты взял, что они любовники? — не сдавался я. — Может они только… — Я даже не мог этого произнести, до такой степени было больно и обидно.
— Да любовники, Том. Это видно.
— Что тебе видно?! — заорал я. — Ты же слепой, как крот!
Георг с Густавом переглянулись.
— О, брат, ты поплыл, — протянул Георг.
— Пошел ты! — психанул я. Бросил на стол пятьдесят евро и вылетел из кабака вон. Пошли все к черту! Мари не может! Не могла! Не посмеет!
Я шел по улице, глубоко вдыхая морозный воздух, и едва не орал от возмущения и обиды. У Мари
— У Мари любовник! — рыкнул я на Сьюзен, едва переступив порог дома.
— Давно пора, — пожала она плечами, забирая мою куртку и вешая ее в шкаф.
— Что?! — Я едва не взорвался от гнева.
— А что ты так реагируешь? — удивленно распахнула она глаза. — Ревнуешь?
— Причем тут ревнуешь?
— Тогда я не понимаю повода, по которому ты сейчас вопишь на весь город.
— Ты дура? У нее любовник!
— Мария свободная женщина…
— Она жена моего брата!
— У твоего брата другая жена. Мария никогда не была женой твоего брата. Сейчас она свободная женщина и может спать с кем хочет.
— Ты больная?! Как ты смеешь так говорить?!
Сьюзен отошла немного назад и посмотрела на меня удивленно:
— Ты сейчас орешь так, словно она не бывшая женщина твоего брата, а твоя нынешняя женщина. Она имеет право на личную жизнь.
— Заткнись! — пнул я кроссовки и ушел в гостиную, на ходу расстегивая рубашку.
Сьюзен шла следом.
— Том, пойми, Мария взрослая женщина. Это естественно, что рано или поздно у нее появится мужчина. Я уверена, ей очень тяжело одной. Прежде всего, ей тяжело морально. Думаешь, это так просто ложиться каждый вечер в холодную постель, тащить все на себе? Многие женщины после расставания с любимым мужчиной пускаются во все тяжкие. Это тоже естественно. Билл так опустил ее самооценку, что теперь Мари нужен штат любовников, чтобы хотя бы немного восстановиться.
— Не говори о ней так! У нее никого не было, кроме моего брата.
Она рассмеялась и погладила меня по спине:
— Да ты откуда знаешь? Она тебе докладывает что ли?
— Знаю, — резко обернулся я, скидывая ее руки. — Это ты ничего не знаешь! Это ты ничего не видишь дальше собственного носа! Это тебе ничего не надо!
Сью повела плечом и подняла с пола какой-то журнал, усмехнулась:
— Ты действительно веришь, что она уже год сидит без мужика?
— Она сейчас столько работает, что ее сил хватает только на то, чтобы доползти до кровати! Ей некогда тратить свое время на любовников!
— Прекрати орать, — поморщилась Сью. — Чего ты завелся? Тебе жалко что ли? И потом, это она тебе рассказала? Ты такой глупый и наивный, Том. Ты ей веришь?
— Я не верю, я знаю.
Глаза Сью сузились, а губы сжались в нитку. Она посмотрела на меня исподлобья:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Ничего!
— Том?
— Я же сказал — ничего!
— Ты ревнуешь ее, да? Ревнуешь?
— Не твое дело!
— Мое! Или ты думал, что я проглочу, что ее дети называют тебя отцом?
— Ты несешь бред!
— И Билл постоянно говорил, что ты спишь с ней!
— Точно!
— Это ведь твои дети, да?! Твои?!
Я поднял на нее совершенно черный взгляд. Внутри было холодно и пусто. Сьюзен
— Увы. Но я бы очень хотел, чтобы эти дети были моими детьми, — произнес спокойно и устало.
— Вот и убирайся к ней! Вали к женщине, которую даже ее мужик считает шлюхой!
Мгновение, и я оказался рядом. Глянул на нее сверху вниз, сжимая кулаки. Сью шарахнулась в сторону.
— Не смей так говорить о женщине, которую я уважаю наравне с матерью, — прошипел сквозь зубы. Ногти впились в ладони.
Спать хочу. И никуда не хочу ехать. Пусть все идут к черту. Я хочу спать.
Две недели ничегонеделанья благотворно сказались на моей расшатанной психике. В отеле на берегу Индийского океана, с волшебным пляжем и вкуснейшей кухней, я выспался, отъелся и по-настоящему отдохнул. Сью светилась от счастья, и ничто не напоминало о ссоре, которая у нас случилась в ночь перед отъездом. Имя Мари превратилось в табу. Сьюзен тщательно избегала любых тем о Мари и детях, я тоже старался не говорить о ней. Каждый день при ней звонил матери и брату, решал какие-то проблемы по работе. А ночью, когда Сью засыпала, я запускал ноут и звонил Мари на скайп. Мы смотрели друг на друга и болтали иногда по несколько часов. Периодически на экране мелькали дети, они махали мне ручками, трогали монитор пальчиками и капризничали. Я хотел спросить про того мужика, с которым она поссорилась в кафе, но все не решался. Мари смотрела на меня, смеялась и шутила, а я все пытался понять — что она чувствовала, когда возвращалась домой после него, зная, что дома ее жду я? Как она сейчас встречается с ним, когда меня нет рядом? Знают ли о нем дети? Почему она скрывает его от меня? А если он заберет ее и детей? Если запретит мне приходить к ней в гости каждый день и желать спокойной ночи перед сном? А что будет, когда я уеду в тур? Ревность (а то, что я ревновал, было очевидно уже даже для меня самого) прожигала дыры в моем сознании. Я представлял, как она занимается любовью с другим мужчиной, как выгибается в его руках, как стонет, как капля бежит по ее шее, как опускается в ложбинку на ключице, а он слизывает ее языком. Я ненавидел ее в такие моменты. Внутри пылал пожар. Я готов был сокрушить все вокруг. И я из последних сил держался, чтобы не начать срываться на Сьюзен. Уж она-то тут точно не причем.
— Слушай, а что ты всё одна да одна? Может тебе мужчину завести? — Я пристально наблюдал за ее реакцией.
Мари рассмеялась:
— Третьего ребенка я уже не потяну.
— Ну почему же третьего? Может он будет хорошим?
— Спасибо. Ты добрый.
— А то…
Я продолжал выпытывать у нее про личную жизнь. Мари вроде бы и отвечала, но про мужика молчала как рыба.
— А почему ты не рассказываешь мне о своих мужчинах? — спросил я в лоб.
Она пожала плечами:
— Вот когда заведу, тогда и расскажу.
— Просто, я думаю, что мужчина мог бы тебе помочь отвлечься, — изо всех сил показывал я ей свою доброжелательность в плане посторонних кобелей. Я очень негуманный человек. Узнаю кто и уничтожу.
Мари вздохнула и отвернулась, закрыла лицо рукой. Я коснулся пальцами экрана, «провел» по распущенным волосам, как бы убирая их с глаз.
— Знаешь, мне пока очень больно смотреть вверх. Мое небо изранено звёздами, — сказала так тихо, что я едва расслышал. Неожиданно она снова повернулась к камере. На лице сияла счастливая улыбка: — Ты меня сватаешь что ли? Кто-то есть на примете? Познакомишь? Ты прав, надо завести зверушку под названием мужчина. Давно в моей жизни не было нервных потрясений.