Селфи на балконе
Шрифт:
Блин, не Корнеев, а прям чудо-юдо.
– Теть Галь, если можно, то два стаканчика. У меня тут важный разговор.
– Хорошо, сынок.
Теть Галь? Правда? Да у нее кличка Цербер. Она за грязный пол готова убить, а за разбитую тарелку подвергнуть общественной казни. Прилюдно словами бичевать начнет: поставит в центре столовой и всем расскажет, какой ты криворукий. И поварихе плевать, кабачковую или осетровую икру ты ешь на завтрак. Богатый ты или бедный. Она всех разгонит.
А-а-а.
Ущипните меня кто-нибудь, пожалуйста.
Может, я как-то не заметила и попала в другой мир? Мир, где добрые стали злыми, а монстры превратились в ангелов. Как объяснить то, что я стою рядом с Корнеевым, который улыбается, и с Цербером, которая кудахчет над нами?
Черт.
Если сейчас из-за угла выскочит Звягина с воздушными шарами в руках и начнет прыгать на скакалке, напевая считалочку себе под нос, то мне придется придумывать себе псевдоним для психушки. Надо же будет как-то называть себя в драке с Иисусом и Сталиным.
Туся, делай ноги.
– Ты куда? – Корнеев останавливает меня взглядом, когда я беру сумку с соседнего стула.
– Меня там гранит ждет, который я еще погрызть не успела.
– Вот пока чай не допьете, никуда не пущу. – Тетя Галя, а именно так ее называть хочется, ведь на Цербера она сейчас совершенно не похожа, оказывается возле меня, переставляя с подноса на стол чайник и две кружки.
Хорошие. Студенты из таких не пьют. Нам старенькие дают, со сколами.
Я себя важной персоной почувствовала, ей-богу.
– Смотри, какая худая. Кожа да кости. Деточка, ты завязывай с диетами. Этот паршивец только говорит, что скелетных любит. Знаешь, как он в детстве за Лидочкой из второго подъезда гонялся? У-ух. А она была размером с маленький танк.
– Да я не…
– Теть Галь, хватит. Сейчас Лидочка на обложках журналов красуется.
Я хотела опротестовать предположение, но этот гад перебил своей Лидочкой-танком. Или уже не совсем танком.
Пофиг.
Откуда вообще эта женщина Корнеева с детства знает?
Хотя нет, он и его отношения с поваром мне безразличны.
– Да, видела. Она стыд совсем потеряла. Голая на лавочках лежит. Ой. Я сейчас пирожочков вам принесу.
– Не надо, – молниеносно отказываюсь я. Знаю я эти пирожочки. Один до сих пор в глотке стоит, проглотить не могу. – Я уже ухожу. Не беспокойтесь.
– Да я вкусных принесу, свеженьких. Для ректора пекла, но с вами поделюсь. Не боись, понравятся.
– Неси, неси, теть Галь. Сто лет пирожков твоих не ел. – И снова парень улыбается, как Чеширский Кот.
– Жук ты, Данечка. Жук.
Она испаряется, а мы одни опять остаемся.
– Если ты сейчас уйдешь, то женщина расстроится.
– Хорошая девочка все объяснит так, что никто не расстроится. И, Корнеев, вот ответь, что тебе от меня надо? Чего пристал?
Сажусь на стул, не стоять же, ожидая, пока повар вернется.
– Хочу понять, чем ты отличаешься от других.
Гнусный ответ, но зато честный.
– По рентгену – ничем. А вот по содержанию черепной коробки – всем.
– Ответ принимается. Ладно, если ты шоколадкой делиться не хочешь, то, пока будем ждать пирожки тети Гали, съедим мою.
Я даже не успела понять, как на столе появилась точно такая же упаковка с молочным шоколадом, как и у меня в сумке.
Он что, вытащить умудрился?
Провожу рукой по кожзаму и чувствую, что моя-то на месте.
Эй.
Значит, она от него?
Он с Сухановым передал? Зачем?
Один вопрос: а летающие пони в этом странном мире будут?
8
– Да не собираюсь я с тобой здесь сидеть и тем более не собираюсь шоколадками твоими зубы портить. Не хочешь объяснить, зачем привязался ко мне, как ненормальный, не надо. Мне все равно, что там у тебя на уме. Главное, пусть меня это больше не касается. Понял?
С грохотом кидаю сумку на стол и молнию расстегиваю, чтобы от вражеского подношения поскорее избавиться. Я предчувствую, что у меня именно на эту шоколадку аллергия вылезет. С сыпью на всех известных местах.
Как назло, молнию заело.
Почему закон подлости сработал прямо в этот момент? Куда подевался бумеранг везения? Я ведь собиралась театрально выйти из столовой, чтобы прям нос до потолка доставал и волосы при ходьбе красиво развевались. В кино такое было. Правда, героиня сначала пощечину негодяю влепила и потом ушла. А у меня вместо рукоприкладства должен был быть красивый жест в виде молчания. Оставила бы подачку на столе, мол, не голодаю, себе заберите, и ушла бы.
– Помочь?
Да он даже не скрывает усмешки в голосе.
Хоть Корнеев и смеется, но меня с детства учили быть благодарной. Поэтому мысленно я замечаю, чтобы себе помог, а вслух произношу:
– Не нужно.
Не сразу понимаю, когда остаюсь с пустыми руками, а рядом уже стоит Корнеев. Он с легкостью расстегивает молнию и кидает в сумку еще одну молочную плитку.
– Верни на место.
Теперь у меня принцип. Какого черта он игнорирует все, что я говорю? Я забираю сумку и, не оглядываясь, устремляюсь к двери.
– Деточка, а ты куда? Я вам пирожочков принесла.