Сельва не любит чужих
Шрифт:
Она отвечала голосом не жены, но вождя, и была права. Им нечего больше делать в этом пекле, называвшемся когда-то Дгахойемаро.
Дмитрий засвистел, созывая воинов.
Сейчас, когда стрельба утихла, свист оказался неожиданно громок. Ему вторило неровное, злое гудение торжествующего темного пламени и треск разваливающихся хижин. Из пожарища рвались дикие вопли сгорающих людей.
Те, кто замешкался или понадеялся пересидеть беду в родных стенах, уходили в пасть Ваарг-Таанги…
Воины выскакивали из огня прокопченные, обожженные, злобно скалящиеся. Обнаружился М'куто-Следопыт и с ним
– Почему вы тут? – поразился Дмитрий.
Седовласый Мкиету с достоинством огладил обгоревшие остатки бороды. Усмехнулся. Промолчал.
– Кто не может держать оружия, те ушли в горы с дгаангой, – ответил за него Б'бубия-с-Вершин. – У нас есть достаточно сил, чтобы водить воинов, а не баюкать детишек.
Подавив желание выругаться казарменным матом, нгуаби махнул рукой.
– Отходим, – приказал он Мгамбе. – Будешь прикрывать старейших. Все ясно?
– А ты, тхаонги? А вождь?!
С первого же взгляда на Гдлами Дмитрий понял: бесполезно приказывать. Она не подчинится.
– Мы останемся здесь, брат! Выводи стариков. Отвечаешь за них головой. Понял? Потом вернешься к нам. Вперед!
– Хэйо, нгуаби!
– Хой, Мгамба!
Шестеро стариков под охраной троих двали сгинули в багровом сумраке. С грохотом обрушилась кровля мьюнд'донга. Дмитрий, вложив два пальца в рот, засвистал еще раз.
Ни звука в ответ.
– Все, – мрачно подытожил он. – Кто живой, уже здесь. Там остались только мертвые, вечная им память…
И тут же понял, что не прав.
Поскольку из самого тугого смерча пламени неожиданно вывалилось нечто большое, многоногое, темное. Тлея и дымясь, оно покатилось прямо на цепочку замерших дгаа.
– Стоять!
Катится себе, не обращая внимания на окрик.
Дмитрий вытащил из сумки последнюю гранату. Двали взяли автоматы и карабины на изготовку. Чем бы ни было это большое и темное, но от равнинных всякого можно ожидать…
– Стоять! – крикнул нгуаби, вскидывая кулак с гранатой. – Стреляем без предупреждения!
Непонятный комок остановился. Осел, расползаясь кучей черного, донельзя закопченного тряпья. Вот она зашевелилась, и возникла массивная фигура Рыжего Миколы. Унс был неузнаваем: левая половина лица залита кровью, правый глаз заплыл синяком, от кудлатой солнечной шевелюры остались коротенькие обгоревшие воспоминания. Широченные плечи курились синеватым дымком, делая унса похожим на огромную, только что извлеченную из прогоревшего очага головешку.
Некоторое время Микола рассматривал изумленных воинов. Затем взгляд его уцелевшего глаза переместился на Дмитрия. И наконец – на Гдламини.
– Тю, гетьманша! – то ли фыркнул, то ли хрюкнул здоровяк. – И ты тута! И ото ж як воно тебе, га? – унс покрутил головой, стряхивая сажу. – Ци ж проклятущи гниды мене майже зъилы, як того собаку. Та цур им и пек!
– Золотой демон, – благоговейно прошептал молоденький двали, стоящий рядом с нгуаби. – Золотой демон!
– Молодец, Микола! – радостно распростер руки Дмитрий и крепко обнял унса. – Рад, что ты жив!
Рыжий смущенно прищурил глаз.
– Та не треба, гетьман!
Микола развернул сверток, бережно прижатый к груди, и оттуда, словно Дюймовочка из цветка, появилась хрупкая тоненькая девушка. Блики пламени подкрашивали ее точеное личико, придавая ему удивительную нежность.
– Яка красуня, гетьмане! – горделиво улыбаясь, унс попытался подкрутить усы, но не нашел их на привычном месте и заметно смутился. – Дыму, бачь, наглоталась, бидолага…
Заметив Гдламини, девушка жалобно вскрикнула и кинулась к ней. Но трогательной сцене не суждено было продолжиться. Откуда-то из горящей мглы вновь защелкали выстрелы.
В этой печке нечего было больше делать живым.
– Отходим! – приказал Дмитрий.
Отступить удалось без потерь. Стоило лишь вырваться из круга темного пламени, и ночь перестала быть врагом. Напротив, она, словно устыдившись за содеянное раньше, взяла маленький отряд под покровительство. Надежно укрытые тьмой, люди дгаа и унсы отступали вверх по ответвлению ущелья, ведущего в горы. А позади красное становилось багряным, багряное – пунцовым, а пунцовое – бледно-желтым…
Дгахойемаро догорала.
А потом пожар, властвующий внизу, совсем стих, и ночь сделалась густой, как черный мед деревьев мдуа…
– Понимаешь, пане гетьман, я ж встретил того гада, что до нас приходив, – уже почти обычной речью рассказывал Дмитрию Микола, когда нгуаби позволил отдыхать и все, кроме них двоих, не разводя костра, свалились кто где. – Не вбив, бо не до нього було. Да-а, – протянул Рыжий, потирая синяк. – Нияк не зрозумию: як отой собака так швыдко сумив со стрильцями повернутися?
Невесело хмыкнув, Дмитрий пожал плечами.
– Измена, брат…
– Зрада? – зрячий глаз Миколы округлился. – Тю! Мени стари люды казалы, що у горных зрадныкив не бувае… – он помолчал немного. – А це що таке?!
Из мрака скользнула быстрая тень. Доверчиво прильнула к колену унса. Тот осклабился.
– О! Це ж мий трохвей! Ось, прилепилася, дурна дивка!
Судя по всему, ему не очень-то хотелось, чтобы горная красотка отлипала.
– А усе ж таки красуня, а, пане гетьман?
– Угум… – неопределенно пробурчал Дмитрий, пытаясь вспомнить, откуда знакомы ему эти огромные, в пол-лица глаза. Да, конечно! Именно из-за них на празднике чуть не погрызлись Микола и унсенок Олекса. Что ж, похоже, и конец спору. Не повезло мальчонке…
– Лягаемо, гетьмане? – спросил унс, зевая.
– Спи, – разрешил нгуаби.
Сам он так и не заснул в эту ночь. А утро оказалось мудренее вечера. Искупая вчерашние беды, оно подарило сразу две радости. Сначала, еще на рассвете, с отрогов спустился Мгамба, уставший ждать прихода нгуаби. А чуть позже из чащобы вышел Н'харо со своими урюками. Отдохнувшие, крепкие парни в полном боевом снаряжении просили вести их в бой немедленно, и Дмитрию пришлось долго разъяснять скрипящему зубами Убийце Леопардов, в чем отличие стычки от войны и почему быстрая месть далеко не всегда ведет к победе…