Семь ангелов

Усков Николай

Некоторые из ангелов, – лже-Гандон вернулся к своим размышлениям, – десятая их часть, отступила от правильного пути и пала. Треснула кожура граната. Нарушилась гармония Царства Божьего. Но Царство не может быть лишено гармонии, совершенное число десять должно быть восстановлено. Поэтому к девяти оставшимся ангельским чинам прибавился десятый чин – души избранных, праведных людей, умерших во Христе».

К лже-Гандону подошел пакистанец со связкой поддельных сумок «Луи Вюиттон»: «Очень хороший прайс, мой френд, возьми для своей Сюзи». – «Какой еще Сюзи?» – поинтересовался лже-Гандон. – «Нет Сюзи, возьми для Маташи». – «Но Маташи тоже нет», – с улыбкой ответил прохожий. – «Тогда хочешь шишу? – пакистанец перешел

на шепот и подмигнул. – Очень гууд». – «Нет, спасибо». – Лже-Гандон отмахнулся рукой и ускорил шаг, ветер донес до него последнее из заманчивых предложений торговца «Есть очень гууд таблетки для твоего маленького Дика. Хороший прайс». «Видимо, пакистанец решил, что раз нет ни Сюзи, ни Маташи, то есть проблемы с «маленьким Диком», – сообразил лже-Гандон.

«Мышление средневекового схоласта предельно каталогизировано. Все прекрасное должно быть упорядочено. Ангелы – это прекрасно, а потому имеют свою иерархию. Существует три иерархии: наднебесная (Троица), небесная (ангельская) и поднебесная (прелаты и государи). Число три является определяющим в структуре всякой иерархии. Ангельская иерархия – есть эманация божественного света, в которой высшие освещают, средние передают свет, низшие освещаемы. Итак, наши девять ангельских чинов (без праведников) разделены на три триады: серафимы, херувимы и престолы; господства, силы и власти; начала, архангелы и ангелы. Согласно мнению философов, достойных доверия, – уточнил лже-Гандон, – серафимы имеют шесть крыльев, херувимы – четыре, престолы – два, господства – шесть, начала – четыре, власти – два, силы – шесть, архангелы – четыре, ангелы – два. То есть внутри каждой триады количество крыльев убывает на два. Неудивительно, что люди, обладающие маниакальной страстью к иерархиям и различению понятий, придумали готику – застывший в камне винегрет чисел, имен и силлогизмов. Вся эта махина смыслов несется вверх, к небу, стрельчатыми окнами, острыми сводами, вытянутыми ликами святых, шпилями, башнями. Она словно штопор, ввинченный в небо. Так и мысль схоласта постоянно обращена в Эмпирей, прочь от бледных теней сущего».

То, что открывалось взору лже-Гандона, нельзя было назвать бледными тенями. Тонны жирных туш, словно тюлени на лежбище, громоздились на узкой полоске пляжной гальки: они лежали, тискались, ворочались, жевали сэндвичи, мазали друг друга кремом. Между них сновали шустрые торговцы – негры и пакистанцы – с платками, бижутерией и мороженым. Лже-Гандон вспомнил Плотина: чтобы познать мир, нужно закрыть глаза. «Как я его понимаю! Хорош же наш реализм – пошлая жизнь разжиревших недоумков. Она ли должна занимать ум философа? Нет, в Средние века реальным называли только тот, лучший, мир, скрытый от смертных глаз, куда можно было проникнуть либо в молитвенном экстазе, либо по лесенке безупречных логических посылок. Лже-Гандон вернулся в свой Эмпирей:

«Ангелы – посредники между Богом и миром людей. Ангелов – правителей планетарных сфер – семь: Кахабиэль, Кадасиэль, Самаэль, Рафаэль, Абраэль, Михаэль и Габриэль».

– Ва-а-ль, а Ва-а-ль, – услышал он русскую речь, – не поедем в ентот Сент-Тропез. Мне и тут хорошо.

– Дура, нужно говорить Санкт-Тропе.

– Какая, на х… разница! Я кушать хочу. Ва-а-аль!!! Ну, я ж на каблуках, не чеши так.

Голоса принадлежали невысокому мужчине и крашенной в баклажан девушке. Мужчина гордо нес впереди объемное пузо, приближавшееся к состоянию передней жопы. Пузо обтягивала майка с надписью Reebok. На ногах у русского были спортивные трусы с лампасами и сандалии, надетые поверх бежевых носков с узором елочкой. Лицо выражало презрение к окружающему миру, недостойному тех денег, которые были уплачены за турпоездку. Девушка неловко шла на высоченных каблуках, в мини-юбке и леопардовом топике, обнажавшем плечи и живот. Лже-Гандон подумал: «Русские

девушки хороши, но совершенно не понимают главного правила элегантности: оголять надо что-то одно – либо ноги, либо плечи. Ну уж про голый живот тем, кто придумал правила элегантности, даже не могло прийти в голову. Бедный мир».

«Есть еще и сенаторы, – продолжил прохожий, – восседающие в барониях на почетных тронах семи сфер тверди небесной: Орфинель, Сингра, Дампнааль, Кальми, Асинор, Паскар, Боель. Интересно, какую из этих двух иерархий подразумевал папа Климент VI. «Семь ангелов хранят секрет…», – повторил он слова, которые занимали его не первый день.

Кап-Ферра

Ирина Сергеевна вышла на крыльцо виллы встречать Алехина. Она неожиданно обняла его. Кен выразил соболезнования. Ирина Сергеевна грустно хмыкнула и сообщила:

– Не обращайте внимания на Полину. Она тут никто, – в голосе Ирины Сергеевны звучали незнакомые покровительственные нотки. «Неужели она теперь наследница?» – пронеслось в голове у Алехина.

– Я должна сказать вам что-то очень важное, – продолжила Ирина Сергеевна, – хотите выпить?

Они прошли на террасу. Прямо у балюстрады стоял мужчина в мятом белом костюме, смотрел на море и курил сигару.

– Знакомьтесь, – деловито предложила Ирина Сергеевна, – мой старый приятель… – она не успела договорить.

– Здравствуйте, Иннокентий Александрович, – мужчина обернулся, аппетитно выпустил дым и расплылся в приветливой улыбке. В лице его не было ничего примечательного, обычное такое лицо. Алехин отметил только серый галстук в мелкую салатовую клетку. «Преппи-стайл», – одобрительно решил он. В переводе с глянцевого на человеческий это означало, что мужчина оделся в духе частных колледжей восточного побережья США, когда там еще не перешли на мешковатые джинсы и бесформенные майки.

– Петр… – Кен замялся.

– Петр Евгеньевич Севастьянов, полковник ФСБ, – помог ему мужчина.

– Вы, я вижу, знакомы. Отлично! – подытожила Ирина Сергеевна. Женщина явно суетилась. Движения ее были бестолковыми и резкими. Она схватила со стола бокал, спросила сама у себя «Что это?», быстро отхлебнула, поморщилась – «Тьфу, коньяк!», поставила бокал обратно, вновь взяла и выпила залпом. Кен наблюдал за Ириной Сергеевной с тревогой.

– Да, мы знакомы с Иннокентием, – прервал Севастьянов затянувшуюся паузу. – Давняя история, Ириша… – От этого ласкового «Ириша» на террасе потеплело. – Если разобраться, поразительное вышло совпадение: Иннокентий Александрович и тогда оказался в эпицентре детектива со множеством жертв.

– К делу, – Ирина Сергеевна показала на диван и кресла. Именно здесь два дня назад Кен пил вино с Лизой и слушал бредни Ксантиппы. «Если бы можно было все остановить. Все – это что? – спрашивал сам себя Алехин. – Кто мог подсыпать яд девушке? Кто напал на меня в парке и превратил в овощ?»

Появился седой дедушка в белом кителе. Ирина Сергеевна попросила еще коньяку. Алехин ограничился ros'e. Севастьянов последовал его примеру. Он сообщил, что юг Франции – единственное место, где ros'e пьется легко и непринужденно. Прохладное колючее вино освежало. Кен выпил свой бокал почти залпом.

– Налейте себе еще, не стесняйтесь, – сказала Ирина Сергеевна. Все-таки это был не покровительственный тон, решил Алехин. Ирина Сергеевна находилась в состоянии истерического возбуждения.

– Я была там, – заявила она. Кен разглядел на шее Ирины Сергеевны большие красные пятна. Несомненно, она очень нервничала.

– Где ты была, Ириш? – удивился Петр Евгеньевич.

– У Феди, конечно. В день, когда он пропал. Я все видела, – она отхлебнула коньяку, поморщилась, судорожно повела плечами, и продолжила: – Я видела Полину. Именно Полина дала девочке яд. Я узнала. Мария Терезия. Вена.