Семь божков несчастья
Шрифт:
…Баба Шура стояла к двери в полупрофиль. Перед ней на видавшей виды электрической плитке выпускала ядовитые пары (конечно, ядовитые, раз в сенях воняло черт знает чем!) закопченная желтая кастрюля. Старуха помешивала зелье большой деревянной ложкой и все время бубнила себе под нос. Иногда она что-то бросала в котел. После такого допинга кастрюля издавала довольное бульканье. Мне бы уносить ноги подобру-поздорову, пока ведьма не обнаружила моего присутствия, но, завороженная удивительным жутковатым зрелищем, я не могла сделать ни шагу.
И тут случилось
— Любопытство не есть грех, но большой недостаток, — спокойно изрекла старуха, отправляя в кастрюлю очередную порцию травы. — Тебе, должно быть, нелегко живется. Верно?
— Бывает, — согласилась я, подивившись доброжелательному тону бабки. Он совсем не походил на вчерашний, оттого сбивал с толку и настораживал.
— А насчет работы не расстраивайся. Оно к лучшему. Твоего начальника все равно скоро снимут…
Я, как говорится, выпала в осадок. Такого со мной еще не случалось!!!
…Лет пять назад я сильно мучилась головой. В том смысле, что болела она сильно. Причем никакие таблетки не помогали. Врачи только руками разводили, мол, патология у вас с головой, гражданочка, а это не лечится. Придется вам до конца жизни существовать с больной головой! Говорилось это таким тоном, что после первой же фразы становилось ясно — пора привыкать к земле. Приговор людей в белых халатах расстроил невозможно, но я как будто бы смирилась. Зато не смирилась Лизавета. Шустрая подруга, посоветовавшись с какими-то авторитетными товарищами (кто такие, меня в известность не поставили), заявила, дескать, на мне страшная порча на смерть, от которой надо срочно избавиться, иначе звездец. Я приуныла еще больше. Лизка, как могла, меня успокоила и потащила избавляться от проклятия в какую-то деревню под Бронницы.
Там вел прием малоизвестный народный целитель — слепой дед, от которого одуряюще пахло давно не мытым телом и перегаром. В ответ на мои робкие сетования подружка приводила примеры чудесного исцеления граждан от рака в последней стадии, от тугоухости, туберкулеза и прочих напастей. Я не особенно прониклась, потому как все это напоминало одного экстрасенса, который массово лечил народ по телевизору буквально от всех хворей. Говорят, у некоторых даже заново вырастал давно удаленный аппендикс.
«Целитель», вопреки уверениям Лизаветы о его абсолютном бескорыстии и человеколюбии, содрал за прием пятьсот рублей и потребовал пачку сливочного масла и флакон туалетной воды. Размышления накрыли меня девятым валом — я пыталась понять, а зачем, собственно, ему это нужно? Уж не придется ли пить туалетную воду и закусывать сливочным маслом, которое я с детства терпеть не могу?
Пока я строила предположения одно страшнее другого, дед заставил меня раздеться до трусов, деловито ощупал, отчего я пришла в страшное смущение, после чего усадил на деревянную лавку в холодных (дело было в начале марта) сенях. Подробно
Лизавета присутствовала при процессе исцеления и с суровым видом наблюдала за действиями «целителя». Помотав мою голову минут пять, при этом мой вестибулярный аппарат начал возмущаться подобным хамством, дед глубокомысленно изрек:
— У тебя болит голова, — и добавил еще несколько слов, весьма далеких от медицины.
Я боялась открыть рот, потому что меня натурально одолела настоящая морская болезнь. Видя такое дело, Лизка, как настоящая подруга, пришла на выручку:
— Это мы знаем. Нам бы вылечиться…
— Процесс долгий. Порча глубоко сидит, с седьмого поколения, чтоб ей в дышло! Нужно несколько сеансов. А покамест лечись сама.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! За что же мы платили, спрашивается? Лизка уже открыла рот, чтобы вступить с дедом в дискуссию на тему «Что бывает с козлами, которые дурят народ», как тот потребовал:
— Давайте масло и одеколон.
Мы безропотно расстались с добром. «Целитель» удалился в комнату, а я, изрядно промерзнув, начала торопливо одеваться. На подругу я старалась не смотреть, потому что очень хотелось врезать ей хорошенько, чтоб душу отвести.
Вернулся «целитель». Как ни странно, масло и одеколон были целыми, даже в упаковке.
— Вот, держи лекарство, — важно изрек дед. — Масло ежедневно натощак по чайной ложке, одеколон лей на голову, как только заболит. Когда лекарство кончится, приезжайте на второй сеанс. Привезите то же самое, я заряжу.
На прощание «целитель» еще раз смачно матернулся, после чего скрылся за дверью.
Надо ли говорить, что «лекарство» я выбросила, едва вышла за калитку, на второй сеанс не поехала, а Лизавете все-таки отвесила увесистую оплеуху, которую она безропотно снесла.
Через какое-то время врачи смогли справиться с моим недугом, я добросовестно пролежала в больнице почти полтора месяца, голова теперь болит крайне редко, а целителей, ясновидящих и прочих магов с тех пор на дух не переношу. То есть не переносила до встречи с бабой Шурой. Сейчас же я стояла перед ней с отвисшей челюстью и пыталась справиться с напавшим на меня столбняком.
— Да не бойся ты, — усмехнулась баба Шура. — заметив мое сумеречное состояние, — худого не пожелаю.
— Но… откуда вы… про шефа… — пролепетала я.
— Ведунья я, знахарка, — спокойно пояснила старушка. — Травками лечу, заговорами. Наши-то, деревенские, меня побаиваются, редко приходят. По болезни разве что…
— А будущее тоже можете?
— Могу, только редко это делаю. В основном, чтобы беду отвести. Так что не спрашивай, когда замуж выйдешь, — строго сказала баба Шура. — Что вам следовало знать, я сказала вчера. Не послушаетесь — дело ваше. А теперь ступай, буди подругу. Молока вам дам, и уходите с богом.