Семь цветов радуги
Шрифт:
Сегодня — настоящий зимний день. Вадим стоял у окна своей маленькой комнатки, бывшей «детской», где он вырос. На всех ее стенах висели полки с книгами. На низком потолке прилепилась карта СССР. Удобно лежать в кровати и мысленно путешествовать по стране. На месте, где должна быть Девичья поляна, светилась маленькая серебряная звездочка. Она всегда напоминала Багрецову о лампе на холме.
Тесно в комнате. На столе, на шкафу, всюду громоздились самодельные радиоприемники, какие-то аппараты. Конечно, комната была слишком мала, но Вадим считал, что только лаборатория института лучше его родного уголка. В лаборатории
Однако почему-то именно сегодня Вадим поймал себя на мысли, что не было у него лучше «рабочего кабинета», чем в Девичьей поляне. Сладкое волнение охватывало Вадима, когда он вспоминал об этом сарае, где сквозь дыру в соломенной крыше тянулись солнечные лучи.
И сейчас светит солнце… Блестит на крыше только что выпавший снег… Синие тени легли на тротуары… Люди с поднятыми воротниками куда-то бегут, торопятся.
Деревья Сокольнического парка подняли вверх, как штыки, голые черные прутья. А внизу на соседнем дворе — деревянная горка, покрытая льдом… Ребятишки на санках… Сквозь двойные плотные рамы доносится их громкий смех.
«Мороз и солнце. День чудесный…» — начал было вспоминать Багрецов любимые стихи, но снова его мысль возвратилась к Девичьей поляне. Пушкинские стихи хорошо читала Стеша… «Вспоминает ли она когда-нибудь о нас? Тимофей как-то между прочим сказал, что получает от нее письма… Тимка скрытный, он не говорит, о чем она пишет… Ну, это его дело».
Вадим включил приемник.
«Услышь меня, хорошая», — тихо прошелестело в репродукторе.
Ольга так пела. Странное щемящее чувство… Какое-то непонятное сожаление. Опять вспоминается холм, освещенный луной… девушка, идущая навстречу… Довольно!
Багрецов подошел к двери. Она автоматически открылась. Фокусы с фотоэлементом. Вместе с Бабкиным делали. Кому они сейчас нужны?
«Тимка задерживается, — подумал Вадим, взглянув на часы. — Он обещал прийти к десяти».
Бабкин жил один. Во время бомбежки в Минске погиб его отец — мастер одного из московских заводов. Мать Бабкина умерла уже после войны от тяжелой болезни.
В семье Багрецова скромный и трудолюбивый Тимофей стал желанным гостем. Мать Вадима — детский врач — всегда беспокоилась о Бабкине, если он по своей щепетильности, не желая надоедать, долго не приходил, Заметив кашель и насморк у своего любимца, она обязательно, несмотря ни на какие его сопротивления, выслушивала Тимофея и прописывала лекарства. Он очень стеснялся, считая для себя неудобным лечиться у детского врача. Мать Вадима была другого мнения. У Зинаиды Павловны Багрецовой, так же как и у большинства матерей, сын и его товарищи все еще считались детьми.
Вот и сейчас она без стука вошла в «детскую».
— Вадик, — обратилась к сыну Зинаида Павловна, придерживая старомодное пенсне. — Там к тебе пришли…
— Спасибо, Мама. Но прости меня, — недовольно сказал он, — сколько лет я тебя прошу, чтобы ты не называла меня Вадиком. Пойми, что я уже студент, меня только в детском саду этим… Вадиком называли.
— Да что ж тут плохого, Димочка? — Зинаида Павловна смущенно сняла пенсне.
— Мамочка, милая моя! Ты же меня и при товарищах Вадиком зовешь… Хочешь, я перед тобой на колени стану? — Димка со смехом бухнулся на пол. —
— Ну, хорошо, хорошо! Встань, простудишься! Да переоденься скорее.
Вадим осмотрел свой костюм. На нем была синяя рабочая куртка, во многих местах прожженная паяльником и закапанная канифолью.
— Ничего. Тимка меня и не в таких видах видел. Тащи его сюда.
Зинаида Павловна загадочно улыбнулась.
— Тимочка еще не пришел. Там у тебя другой гость… Я ее проводила в столовую.
— Как ее? — спросил Вадим и вдруг вспыхнул.
— Да ты не красней, — рассмеялась мать. — Ничего тут нет особенного, я полагаю. Кстати, — все еще продолжая улыбаться, заметила она, — девушка мне понравилась… Очень приятная, вежливая, серьезная и к тому же… весьма хорошенькая…
Димка нервно провел пятерней по шевелюре. Вот еще напасть! Никакая девушка к нему не могла прийти. Да если бы это и случилось, то мама знает всех его знакомых.
Он стащил с себя куртку и бросился к шкафу за костюмом.
— Только, пожалуйста, не забудь, что я тебе говорил, — предупредил он мать. — У меня есть полное имя.
Зинаида Павловна вздохнула. Растут дети, растут. Скоро будут звать их по имени-отчеству.
Она закрыла за собой дверь.
«Вадик» метался по комнате и искал куда-то запропастившиеся новые ботинки.
В коридоре на вешалке он заметил маленькую шубку из розоватой цыгейки. Нет, такой он не видел ни у одной из своих знакомых студенток и лаборанток института. У двери стояла тщательно упакованная корзинка.
Подойдя к зеркалу, Вадим в последний раз оглядел себя со всех сторон, поправил волосы, чтобы они казались еще пышнее, и с замиранием сердца направился в столовую.
За столом сидела Ольга.
Сердце у Вадима екнуло. Что-то будто оторвалось и скользнуло вниз. Он не понимал, почему это случилось. Может быть, и не Ольга была в этом виновата, а воспоминания о ночах на холме, о всем том светлом и радостном, что было в Девичьей поляне.
— Вы стали совсем взрослым… Возмужали, Вадим Сергеевич, — с мягкой улыбкой говорила Ольга, рассматривая стоящего перед ней бывшего «главного инженера» комсомольского строительства.
Зинаида Павловна накладывала в вазочку варенье и думала: «Вот оно, свершилось… Уже зовут Вадика незнакомые мне девушки по имени-отчеству».
— А вы… А вы… — пытался определить Вадим, как выглядит Ольга, но не находил слов.
Она сидела перед ним, румяная с мороза. В окно светило солнце, и его тонкие лучи словно переплетались в пепельных волосах девушки. Она была одета в пушистую, из кроличьего пуха, голубовато-серую кофточку, и это так шло к ней, к ее розовому лицу и мягким светлым волосам!
Вадим не находил слов. Оля показалась ему прекраснее, чем тогда на холме. Впрочем, таков уж у него характер, — многие девушки кажутся ему прекрасными.
— Рассказывайте, Оля, рассказывайте, — наконец опомнился Вадим и с грохотом придвинул себе стул. — Мама, познакомьтесь! Помнишь, я тебе про Олю писал?
— Успели уже не только познакомиться, но и наговориться, пока ты своим туалетом занимался.
— А вы все такой же.
Ольга взглянула на модный синий костюм Багрецова, на его пестрый галстук цвета полыхающего заката, заметила она и яркие туфли, под стать галстуку.