Семь цветов радуги
Шрифт:
— Кукурузное поле, — сразу определил Бабкин место возникновения бегающих огней.
Он сразу позабыл о происшествиях на холме и стал пристально всматриваться в темноту. На самом деле, в этой Девичьей поляне так много непонятного…
— Выясним? — нерешительно спросил Вадим, но Бабкин уже поднялся на ноги и молча стал спускаться с холма.
Багрецов нетерпеливо подталкивал его в спину, шагая по узкой тропинке, и силился получше рассмотреть светящиеся точки на кукурузном поле. Снизу у подножия холма их уже было видно плохо. Огни слились в одну
Все время Вадим торопил друга, который, несмотря ни на что, шел размеренной, солидной походкой, считая, что простое любопытство не требует особой поспешности.
Постепенно огоньки снова стали различимы каждый в отдельности. Они то вспыхивали, то исчезали среди рядов кукурузы.
Вот совсем близко появились две девушки в белых платьях. Одна из них высоко над головой подняла фонарь. Листья кукурузы, узкие и длинные, казались кованными из металла, заиграли медным отблеском.
Послышался негромкий девичий возглас, и все исчезло. Пропали огоньки, люди.
Луну закрыло облако. Ее скупой свет слабо падал на землю. Кукурузное поле стало совсем черным.
— Чего они от нас прячутся? — растерянно прошептал Вадим.
Из темноты выплыла светлая фигура.
— Девчата! Зря испугались, — услышал Вадим голос Антошечкиной. — Это москвичи!
Сразу же среди стеблей кукурузы замелькали огоньки.
Зазвенел, будто приглушенный колокольчик, чей-то смех, звякнула дужка ведра, и снова все смолкло.
Стеша подошла к друзьям спокойно и неторопливо.
— Опять заблудились? — обратилась она к Бабкину, расправляя уставшие плечи.
Тимофей пробормотал что-то невнятное.
— Вас мамаша ужинать дожидается, — недовольно заметила девушка, — а вы все гуляете.
— А вы? — с усмешкой спросил Вадим.
Антошечкиной, видимо, не понравился его тон.
— У нас тут свои дела, колхозные, — сказала она. — Как-нибудь разберемся.
— Простите меня, Стеша, — мягко промолвил Багрецов, подходя к ней ближе. Мы, конечно, в колхозных делах ничего не понимаем, но вы же сами меня учили, как отличить кукурузу от кок-сагыза.
Антошечкина насторожилась.
— Что же из этого?
— Вот я и думаю, — невозмутимо продолжал Вадим. — Можно лив темноте перепутать участки? Ведь это кукуруза? Правда? — указал он на поле.
— Что-то я не пойму, к чему такие допросы, — уже не на шутку рассердилась Стеша.
— Я тоже не понимаю, как звено Антошечкиной оказалось на поле Буровлева.
— Покойной ночи, — резко сказала Стеша и круто повернулась. На ходу она крикнула: — Не забудьте пожаловаться Буровлеву!
Вадим хотел было остановить ее, но Бабкин помешал.
— Вот к чему приводят неумные шуточки, — прошипел он. — Дипломат!
Запустив пальцы в свою шевелюру, Вадим долго стоял, наблюдая за мелькающими в кукурузе огоньками.
Тут были и «летучие мыши», и фонари со свечками, и много карманных электрических фонариков.
Вспомнил Вадим разговор Стеши с Васютиным. Никифор Карпович тогда спросил
Однако Багрецову было не по себе. Сейчас он встретился с чудесным примером настоящего коммунистического отношения к труду. Разве слава и почести нужны Стешиным девчатам? Тайком от всех, после тяжелого труда, от которого и спину к вечеру не разогнешь (Вадим вспомнил бочки на тележках), девушки вышли в ночь снова на поле. На «чужое» поле другого звена, которое может занять первое место в колхозе и тем самым оставить позади прославленных на весь район каучуководов! Об Антошечкиной часто писали в газетах. Неприятно, ой, как неприятно отдавать по праву завоеванное место!
«А что ты сделал? Любовался своим остроумием? — укорял себя Багрецов, все еще смотря на мерцающие огни. — Немудрено, что Стеша была раздосадована твоим вмешательством. Она не верит тебе. Думает, что ты проболтаешься Буровлеву. Она очень щадит его самолюбие. Кстати, Вадим Сергеевич, вы хотели работать в звене Буровлева? Где же ваши благие намерения?»
— Нам здесь делать нечего — прервал его «самокритические размышления» Бабкин. — Наверное, Антошечкина не очень нуждается в твоих извинениях. Идем!
Он бесцеремонно взял друга за рукав и решительно потащил к холму.
Дорогой Тимофей небрежно спросил:
— Посмотрим, что ли, новоявленную скважину? Может быть, там чудеса объясняются так же просто, как и на кукурузном поле?
— Ну что ж, пойдем, — равнодушно ответил Вадим. — Вон вешка, — указал он вдаль.
Действительно, на пологом скате холма, в самом низу, торчал куст, похожий на тонкий, будто карликовый кипарис. Вадим связал этот куст из пучков полыни. Он знал, что рано или поздно придется вернуться, для того чтобы разобраться, в чем же тут дело.
Подошли к вешке. Все на этом месте оказалось по-старому. Приподнятый дерн и дыра, самая обыкновенная дыра, каких здесь, наверное, много. Если бы не случай с поднимающимися в воздух предметами, то, честное слово, на эту дыру никто бы и не обратил внимания.
Бабкин опустился на траву и, зажмурив глаза, приложил ухо к отверстию. Вадим сидел здесь же на корточках и с любопытством наблюдал за товарищем.
Лицо Тимофея было сосредоточенное и, пожалуй, даже чуть взволнованное. Впрочем, у него волнение редко когда можно заметить. Уж очень искусно он его скрывал. Твердое убеждение укоренилось в Бабкине, что настоящий мужчина, — а он очень хочет на него походить (даже нарочито говорит басом), — так вот настоящий мужчина никогда и ни в каких случаях не выдаст того, что он в данный момент чувствует. Глазом не поведет!