Семь цветов страсти
Шрифт:
— Извини, увлеклась дискуссией. — Я подняла пышный букет, забытый на кучке дров для растопки камина. Чудесные, царственные, гордые цветы совсем не повинны в том, что стали символом чего-то невразумительного, чаще всего фальшивого. По крайней мере в моей жизни.
— Наполни, пожалуйста, водой этот антиквариат — здесь литров десять, мне будет трудно удержать, — погнала я на кухню кавалера с огромной китайской вазой.
Ал с удовлетворением воззрился на счастливо устроившиеся розы.
— Традиционные ценности — в них есть душок приятного, прочного консерватизма…
Скатываться на интим мне совсем не хотелось. Я осторожно высвободила руку, поправляя сервировку столика, и деловым тоном продолжила теоретическую дискуссию:
— Мне кажется, ты основательно продумал тему, испытывая к ней эдипов комплекс, — тебя манит загадка, но ты ненавидишь ее за недосягаемость. Как слепец в Лувре!
— Обидно. Непонятно, за что получил по носу. — Ал пересел с дивана в кресло — от меня подальше и начал сосредоточенно очищать яблоко. Я включила запись «Травиаты» на том самом любимом мной месте, где звучит мелодия прощания.
— Это, по-твоему, что? Ведь ты сейчас уверял, что великой любви нет. А есть только некий ритуальный камуфляж — брачные танцы фазанов.
— Эх, детка!.. — Он оставил яблоко и виновато посмотрел мне в глаза. — Есть. В том-то все и дело, что есть. И не только в классике, а здесь, сейчас. Но дается она избранным, как великий дар… Кто же признает себя обделенным?! Все умеют кое-как рисовать и писать письма, но Рафаэль и Байрон появляются даже не раз в столетие… Если ты делаешь успехи в постели, а к тому же вообще — славный малый, ничто не мешает тебе думать о своих чувствах как о любви. Только это совсем не то, детка…
— Как же ты намерен завоевать зрителя тем, что не знаешь сам?
— Быть Рафаэлем и понимать Рафаэля — не одно и то же. Иной раз критик объяснит тебе больше, чем предполагал сам автор. Я знаю, как любить и как быть любимым. И еще догадываюсь, как это должно выглядеть на экране.
— Будешь доснимать вместо Умберто наш индийский боевик? — улыбнулась я. — Дикси готова. Кстати, неплохая бы вышла «лав стори»!..
Ал обнял меня за плечи и протянул бокал.
— Выпьем за прошлое! За Старика, за все еще манящий нас берег мечты…
— А теперь, без паузы, — за настоящее, за твою победу, ковбой! — Мы чокнулись.
— За нашу победу, детка. Тот кадр на вокзале остался в фильме. За слезы Дикси! — И тут же, без перерыва: — За будущее без слез! Выпей, дорогая, а я потом изложу главные тезисы.
Мы снова выпили, закусывая фруктами. Алан совершенно пренебрег моими кулинарными хлопотами, не позволив даже разогреть в микроволновой плите доставленные из ресторана котлеты «деволяй». Он пришел ко мне с подарком и теперь торопился его выложить.
— Я холостяк, Дикси, — торжественно объявил Ал, словно об избрании нового президента. — Не стану дурить тебе голову, жена сама оставила меня. Мы разошлись по-дружески, она попала в
Он явно волновался, выкалывая вилкой на апельсине единицу, а затем кинул его мне.
— Держи! Вариант второй — ты выходишь за меня замуж и бросаешь сниматься либо снимаешься у любых других мастеров. Возьми, это второй. — Он бросил мне исколотый апельсин. — Третье — ты остаешься свободной женщиной, но становишься моей экранной звездой. Вот!
Ко мне покатился оранжевый мячик с римской цифрой «три».
— И наконец последнее… — Ал смел пронумерованные фрукты на пол. — Ты посылаешь меня к черту!
Я подобрала ни в чем не повинные апельсины и сосредоточилась на уборке стола.
— Это так неожиданно, Ал. Нельзя же брать старую крепость с налета! Она может обрушиться в сторону осаждающих!
— Ты уже обещала кому-то руку и сердце?
— Брось, я закоренелая одиночка.
— Зря, тебе как раз пора подумать о детях.
— Алан, ты все правильно подсчитал. Мне тридцать три. Последний шанс завести семью. И, в сущности, ты мой первый мужчина. Имеешь все основания стать последним… Но… Я не очень люблю детей. И вообще…
— Не напрягайся с аргументами, а то сейчас скажешь глупость, — тактично остановил меня Алан и достал из сумки толстую папку. — Ты должна подумать. Вот сценарий, который я запускаю в сентябре. Кристин — твоя роль… Далее… в смысле импотенции. Это было временное явление. Я готов сегодня же доказать тебе справедливость своего заявления. — Он шутливо упал на одно колено у моих ног и взял за руку. — Мечтаю увидеть на этом пальчике обручальное кольцо. Знаешь, что я выгравирую на нем? «От первого и последнего».
— Спасибо, дорогой, ты просто Санта-Клаус с мешком подарков. Переночевать я тебя, пожалуй, оставлю… А сколько времени ты даешь мне на размышления?
— Оговорим сроки завтра утром.
…Я уже заметила, что события в моей жизни обычно наваливаются кучей. Видимо, они подчиняются какому-то закону притяжения, образуя островки повышенной напряженности в зияющих пустотах. Почти месяц я валялась в моей голубой спальне совсем одна, обложенная журналами и книгами, а в эту ночь она стала похожа на переговорный пункт международного телеграфа, совмещенный с гнездышком новобрачных.
Боясь напомнить о «развлечениях» с увечьями, Алан старался быть галантным. Пожалуй, излишне. А я, в свою очередь, не желая спровоцировать дикие страсти, вела себя, как недавно покинувшая институт благородных девиц невеста. Не хватало только поминутно повторяющихся: «будьте добры», «извольте», «а не тревожит ли вас моя нога?», «ну что вы, я ее даже не заметила, как, впрочем, и все остальное».
Отработав «две смены», Алан получил право немного вздремнуть. Но звонивший был не в курсе наших проблем. Схватив телефон, я пошлепала босиком в гостиную.