Семь дней творения
Шрифт:
София и Лукас ехали по Калифорния-стрит. На светофоре на пересечении с Полк-стрит с ними поравнялась машина инспектора Пильгеса. София опустила стекло, чтобы с ним поздороваться. Полицейский слушал треск своей бортовой рации.
— Небывалая неделя! Все словно с ума посходили: уже пятая драка в Чайнатауне! Я поехал, хорошего вам дня. — И инспектор сорвался с места.
Машина полицейского под рев сирены свернула налево, их машина затормозила спустя десять минут у пристани № 80. Старый корабль по-прежнему покачивался у берега на причальных
— Возможно, я нашла способ помешать неотвратимому: взять с собой тебя! — заявила София.
— Куда это? — с подозрением спросил Лукас.
— К своим! Поехали, Лукас!
— Каким образом? Милостью Духа Святого?
— Когда не хочешь возвращаться к прежнему хозяину, то надо совершить диаметрально противоположное тому, чего от тебя ждут. Сделай разворот!
— Ты читала мое личное дело? Думаешь, его можно превратить в ничто или переписать за двое суток? Неужели ты воображаешь, что твоя семейка встретит меня с распростертыми объятиями и наилучшими намерениями? Не успею я переступить через порог твоего дома, как на меня набросится орава стражников, чтобы выпроводить туда, откуда я явился. Сомневаюсь, что они отправят меня туда первым классом.
— Я отдавала всю свою душу другим, убеждая их не смиряться с судьбой. Теперь моя очередь вкусить блаженства, мой черед побыть счастливой. Заслуженный рай — быть вдвоем, и я его достойна.
— Ты требуешь невозможного, их сопротивление слишком велико, никогда они не позволят нам любить друг друга.
— Хватило бы крохотной надежды, просто знака… Ты один можешь решить измениться, Лукас. Докажи им серьезность твоих намерений.
— Как бы мне хотелось, чтобы так оно и было, чтобы это оказалось так просто!
— А ты попробуй, прошу тебя!
Оба замолчали. Лукас сделал несколько шагов в сторону огромной ржавой посудины. При каждом стоне швартовов, то натягивавшихся, то опадавших, «Вальпараисо» становился похож на зверя, пытающегося вырваться на свободу, уйти в синеву открытого океана.
— Мне страшно, София…
— Мне тоже. Позволь мне проводить тебя в мой мир, я буду помогать тебе делать каждый шаг, я угадаю твои сны, сотку твои ночи, я всегда буду рядом с тобой. Я сотру все начертанные судьбы, исцелю все раны. Когда тебя охватит ярость, я свяжу тебе руки за спиной, чтобы ты не причинил себе вреда, я залеплю твой рот поцелуем, чтобы заглушить твои крики. Все будет по-новому. Если ты почувствуешь одиночество, то одиноко будет нам обоим.
Он обнял ее, коснулся губами щеки, приласкал ей ухо своим низким голосом.
— Если бы ты знала, какими путями я шел к тебе! Я пребывал в неведении, София, я так часто ошибался, но всякий раз начинал снова еще радостнее, с еще большей гордостью. Мне бы хотелось, чтобы наше время остановилось, хотелось бы по-настоящему прожить его, чтобы познать тебя, любить тебя так, как ты заслуживаешь, но это время связывает нас, не принадлежа нам. Я из другого общества, где все — одно. Я — зло, ты — добро, я — твоя противоположность, но я думаю, что
— Доверия!
Они покинули порт и поехали вверх по Третьей стрит. София искала оживленную городскую артерию, место побойчее, где тесно людям и машинам.
Блез вполз в большой кабинет растерянный и бледный.
— Явился учить меня шахматам? — крикнул Президент, расхаживавший перед бескрайним окном. — Напомни мне, что значит «мат»?
Блез потянул к себе большое черное кресло.
— Не смей садиться, кретин! Хотя нет, лучше сядь, чем меньше я тебя вижу, тем лучше себя чувствую. Вернемся к сложившейся ситуации: наша элита переметнулась на чужую сторону?
— Президент…
— Заткнись! Разве я приказывал тебе говорить? Разве мой рот давал понять, что мои уши соскучились по твоему гнусавому голосу?
— Я…
— Сказано, заткнись! — Это был уже не крик, а настоящий рев, от которого Блез стал сантиметров на пять короче.
— О том чтобы нам его лишиться, не может быть и речи, — заговорил Президент. — О поражении тоже. Я ждал этой недели целую вечность и не позволю тебе все испортить, ничтожество! Не знаю, как ты определял для себя ад до этого момента, но у меня готово для тебя новое его определение! Нет, молчи! Чтобы я не видел движения твоих жирных губ! У тебя есть план?
Блез схватил листок и торопливо нацарапал несколько строчек. Президент забрал записку и ушел с ней к дальнему краю стола. Раз победа недостижима, партию можно прервать, чтобы позднее переиграть. Блез предлагал срочно отозвать Лукаса. Люцифер гневно скомкал бумажку и швырнул ею в Блеза.
— Лукас очень дорого заплатит мне за это! Чтобы он был здесь до наступления ночи! И не вздумай опростоволоситься на этот раз!
— Добровольно он не вернется.
— Намекаешь, что его воля сильнее моей?
— Я всего лишь намекаю, что он охотнее расстанется с жизнью, чем…
— Ты забыл маленькую подробность, болван: это давным-давно произошло!
— Если его смогла поразить пуля, значит, существуют другие способы его достать.
— Так найди их, а не болтай!
Блез испарился из кабинета. Был полдень, ночь наступала всего через пять часов, времени на изменение условий чудовищного контракта было в обрез. В организации убийства лучшего агента ничего нельзя было оставлять на волю случая.
«Форд» остановился на открытом месте, на перекрестке улиц Полк и Калифорния. В этот час автомобили двигались непрерывным потоком. София высмотрела пожилого мужчину с палочкой, замешкавшегося перед «зеброй» пешеходного перехода. Преодолеть на разрешающий сигнал светофора все четыре полосы он вряд ли успел бы.
— Что теперь? — уныло осведомился Лукас.
— Помоги ему! — сказала София, указывая на старика-пешехода.
— Ты шутишь?
— Нисколько!