Семь кабинок
Шрифт:
Отец все понял, едва взглянув ей в глаза. Он замер на пороге, хотел было что-то сказать, но тут мать позвала их с Костиком ужинать, и он, вздохнув, ретировался. Татьяне показалось, что вздохнул он с облегчением.
С тех пор между ними установилось негласное понимание: отец явно считал, что она уже взрослая со всеми вытекающими последствиями. Потом она поняла почему. Ему было на руку, что у нее есть свои взрослые тайны, потому что у него тоже были свои тайны.
Костик был болезненный мальчик, и родители время от времени отправляли его учиться в загородный санаторий. Татьяна после школы домой не торопилась, так что у отца была возможность время от времени кого-то приводить. Накануне он как бы между делом интересовался у Татьяны, сколько у нее завтра уроков и нет ли каких факультативов. Та, глядя на него в упор, сообщала, что будет после шести. Он молча кивал и выметался из комнаты, как ей казалось, довольный, что у него такая сообразительная
Потом отец ходил тихий, заискивающе ловил взгляд матери, выносил мусор, покупал сладкое, приходил домой много раньше, чем всегда. В какой-то момент мать сдалась, видно, и ей надоела эта странная атмосфера в доме, а может, просто привыкла к комфорту, обеспеченной жизни, к тому, что рядом вполне приличный и когда-то горячо любимый муж, во всяком случае, через месяц, когда подошло время въезжать в новостройку, купленную по случаю с какой-то фантастической скидкой, все было забыто. Тогда-то Татьяна впервые залетела. Назаров, утешив, сразу же ее бросил, и она теперь спала с Бориком, который то курил травку, то ширялся, так что у него не всегда и получалось. Ей приходилось время от времени заводить себе еще кого-нибудь. От кого залетела, она так и не поняла, потому что в тот период изменяла Борику с разными мужиками, к тому же, чтобы добыть денег, с некоторыми ей приходилось спать, что называется, небескорыстно.
Денег ей всегда не хватало: мать вовсе перестала давать на карманные расходы после того, как наткнулась на засунутую в стиральную машину перепачканную простыню. Это был прекрасный повод поорать на отца, сидевшего с газетой за телевизором. Мать в упоении вопила, стоя в дверях: «Твоя дочь – проститутка!!! Вся в отца! Вот оно, воспитание твоей распрекрасной мамочки!»
В тот раз аборт она сделала по настоянию матери и под ее присмотром. Но дело было даже не в аборте, а в пучке инфекций, которым ее наградил кто-то из приятелей, а может, все понемногу. Татьяна долго потом лечилась, а когда вылечилась – снова заболела, на этот раз не без участия Борика, с которым съездила на теплое море в Египет. Родителям Татьяна о поездке ничего не сказала, правда, она не была уверена, что они вообще заметили ее отсутствие. К тому времени они уже разводились и заняты были тем, что делили имущество. А поскольку делить было что (взять хотя бы квартиру в престижном районе, которую отец вознамерился поделить), к тому же бабуля постоянно следила за тем, чтобы он, не дай бог, лишнего бывшей супруге не оставил, оба производили впечатление полных шизоидов, временно выписанных из стационара. Отец нанял дорогущего адвоката, а мать подружилась с такими же, как она, разведенными неврастеничками, которые познакомили ее с благородным адвокатом-бессребреником, готовым всех защищать бесплатно до второго пришествия. Одна из тех неврастеничек предоставила ему комнату с полным пансионом, другая оплачивала его мобильный, но говорить об этом при нем было нельзя, а если кто-то вдруг заговаривал, защитник обездоленных делался красным от негодования и уходил, хлопнув дверью. Подзащитные, конечно же, бросались следом, после долгих уговоров его возвращали, и чаще всего дело заканчивалось добрым застольем. Какие услуги, переступив через себя, смог принять бессребреник от матери, было непонятно, однако, судя по виноватому виду, с каким она от него возвращалась, можно было догадываться, что без услуг не обошлось. При этом мать зачем-то собралась замуж за человека лет на двадцать старше ее, небедного старичка-пенсионера, который самонадеянно решил, что сумеет переключить внимание молодой красотки на себя и свою подагру. Не тут-то было! Мать уже не могла остановиться, и даже через год, когда отец, тяжко заболев, слег, продолжала ездить на судебные заседания с азартом буйно помешанной. К тому времени и старичок уже, во-первых, лишился былой бодрости, во-вторых, раскаялся в своем желании завести личную жизнь, отписал имущество сыну и, сдав по его настойчивой просьбе квартиру, поселился на даче, в крошечном домике с видом на озеро.
Татьяна училась в частном вузе, где для таких, как она, был создан режим наибольшего благоприятствования: ходи когда хочешь, сдавай что нравится. Можно было вовсе ничего не делать, только не забывай, плати.
Следить за собой она так и не научилась. Если в школе, вся закомплексованная, она и красилась, и пыталась следовать моде (отец время от времени что-нибудь подбрасывал, то денег, то дорогие тряпки), то теперь ей стало не до этого: Борик, которого нежно полюбил один преп в институте, завел себе к тому же полулегальный бизнес, и у них совсем не оставалось времени на интим. Остальные близкие знакомцы куда-то рассосались. Остался лишь один, угрюмого вида, с полным ртом золотых зубов, которого она боялась и который иногда подкидывал ей работенку. Спать с ним было противно до омерзения,
Как оказалось, тот первый аборт стал причиной серьезной психологической травмы, которая сильно сказалась на ее характере и поступках. Татьяна замкнулась в себе, перестала общаться со сверстниками, читать глянцевые журналы, следить за тенденциями моды и завороженно смотреть на Миллу Йовович и Литицию Касту в телерекламе косметики, как это делали все ее сверстницы, втайне надеявшиеся когда-нибудь занять их место хотя бы в рекламных роликах, а то и в Голливуде. Татьяна даже начала обращать внимание на глобальные проблемы человечества, такие, как загрязнение окружающей среды, экология и невыносимое существование животных, населяющих территории, которые гиганты отечественной промышленной индустрии используют в качестве свалки для отходов производства. Ей было жаль этих беззащитных существ, обреченных на голод и преждевременную смерть, она не скрывала слез, когда видела птиц, которые не могли взлететь оттого, что с головы до лап оказались испачканы в нефти или мазуте, китов, которые выбрасывались на берег, чтобы умереть, потому что вода, где они обитали, представляла собой убийственный раствор самых разнообразных ядов.
Когда начала учиться в институте, Татьяна вступила в партию зеленых. Но они быстро разочаровали ее: никто не был готов к решительным действиям, а ее предложения взорвать на хер нефтяные вышки или разбить голову капитану какого-нибудь танкера вызывали лишь негодование товарищей по партии, а то и угрозы исключения. Можно подумать, что она жить без этой партии не могла! Татьяна ушла от них сама, подложив самодельную бомбу в квартиру, где проходили партийные собрания. Бомба не взорвалась, но здорово всех напугала. А она с тех самых пор работала в «Индастриал бизнес групп», компании, чьи щупальца плотно опутали многие добывающие и перерабатывающие предприятия России. Работа в крупной фирме заставила Татьяну внимательнее относиться к своей внешности, вспомнить былые увлечения модой, стать более женственной, но к декоративной косметике Татьяна больше не прибегала.
Ввязавшись в историю с диском, она была уверена, что ей удастся сокрушить финансового гиганта, на чьей совести был не один десяток ядовитых и зловонных свалок в далекой Сибири.
В этом туалете она должна была осуществить часть своего плана: передать очень ценную информацию, украденную в «Индастриал бизнес групп». И не просто передать, а получить неплохой куш, что позволило бы безбедно прожить не один месяц. Дальше Татьяна не загадывала, так жизнь приучила: никогда еще то, о чем она отчетливо и ярко мечтала, не исполнялось. Наоборот. Чем явственнее были мечты, тем сокрушительнее они разбивались о действительность. Как-то ей в руки попала неплохо изданная книжонка популярного психолога, который утверждал, будто для исполнения заветных желаний человеку требуется всего-навсего отчетливо представлять себе картинки, олицетворяющие эти желания. Неужели у кого-то все именно так и получается?! Или все здесь написанное ничего не значит? У каждого свой способ зарабатывания денег. Ведь прохиндей-психолог не отвечает за то, что будет потом с людьми, поверившими в его паршивую теорию! Татьяна самой себе казалась человеком искушенным и знающим в случае чего, где подстилать соломку. И вот теперь, когда все шло как по нотам, в помещение вошел Незнакомец…
– Хорошо, хорошо я тебя понял! Ты только успокойся, ладно? – Он залез в карман, вытащил носовой платок и протянул Татьяне. – Вот, возьми. – Не то чтобы он ее пожалел, просто ему следовало использовать все возможности получить необходимую информацию. В какие-то минуты жертва становится лояльна к своему палачу и даже может пойти на контакт. А ему ничего не стоило быть вежливым, ведь вежливость – очень удобное средство, помогающее безразличным и жестоким казаться лучше, чем они есть на самом деле.
Татьяна взяла платок и промокнула им лицо. На платке остались пятна крови, так как у нее были разбиты нос и губы. Незнакомец протянул ей пачку сигарет:
– Сигарету?
– Я не курю.
– Боишься умереть от рака? Дело твое, мне это точно не грозит! – Он усмехнулся и закурил.
Они с минуту молча смотрели друг на друга. Она время от времени прикладывала платок к разбитому лицу, он пускал к потолку струйки едкого дыма.
Поняв, что Татьяна немного успокоилась, Незнакомец решил прервать молчание:
– Знаешь, я очень не люблю бить женщин, я бы предпочел, чтобы на твоем месте был здоровенный бугай. Но так уж вышло, что ты вляпалась в эту историю, и мне придется иметь дело с тобой.
– Что значит иметь дело? Ты что, меня пытать будешь? – Она мучительно думала о том, что в сумочке лежит баллончик с нервно-паралитическим газом. Но как его достать?
– Пытать?.. – Ему почему-то вспомнилась сцена из «Бешеных псов», когда мистер Блонд отрезает ухо молодому полицейскому Марвину. Сколько раз он мечтал вот так же красиво и не торопясь кого-нибудь изувечить! – Боюсь, у меня нет на это времени. Поэтому просто отдай мне диск. Я ведь все равно его из тебя выбью. Давай не будем все усложнять!