Семь корон зверя

Дымовская Алла

Иришка сгребла в кучу все деньги и золото, которые ставший неожиданно родным иностранец щедрыми жестами ей подарил, отнесла в спальню, в комод, припрятала. Не от дарителя, нет, упаси Господи, а просто в силу привычки и от некоторой растерянности. Что будет завтра и не придет ли по ее душу собака с милицией, Иришку в этот момент особо не занимало. Что будет, то будет, а хуже – уж вряд ли. Потому как хуже все равно некуда. А вот лучше – очень даже может быть. Конечно, хорошо бы было понять, кто ее новый залетный знакомец. Но псих он или не от мира сего, а человек далеко не простой. На понт, по всему видать, такого не возьмешь. А если верить некоему предчувствию, то и вовсе туз козырный. А ей, беззащитной и одинокой, как раз туз-покровитель и надобен. Оттого

утренним завтраком кормила иностранца Иришка без жлобства. Что было лучшего в холодильнике и про запас, все выгребла. Даже бутылку шампанского итальянского, с Нового года припрятанную и вынесенную, открыла и содержимое в чешские стеклянные фужеры налила. Зарубежный гость, глядя на шипящий напиток, улыбнулся. Видать, что такое шампанское знал и без Иришкиной помощи. Уже хорошо. Однако как попробовал, так и выплюнул. Фонтаном на стол. Закашлялся. На Иришку посмотрел подозрительно и грозно. Но успокоился, увидев, как девушка с блаженным видом удовлетворенного гурмана пьет свою порцию. Сложил руки на груди, поклонился в смысле «извините, пожалуйста», затем перевернул свой бокал донышком вверх. Наверное, давал понять, что итальянского шампанского с него хватит.

«Вот черт избалованный! Шампанское ему плохое. А я, может, в жизни лучшего и не видывала. Ну и ладно, сама выпью – больше достанется», – определила линию Иришка и налила себе второй бокал... Вернее, попыталась налить, но леший ее опередил, галантно обслужил даму сам. Хотя до этого момента не помог и тарелки донести. Коли лихой интурист решил за ней поухаживать, то Иришка ведь не против. Если не принимать во внимание явный беспорядок в его голове, то леший выходил кавалером хоть куда. Иринка чувствовала, что начинает потихоньку влюбляться в помешанного незнакомца, чего с ней давненько уже не случалось. А по правде и случилось-то один раз в жизни, да и то ненадолго.

К вечеру леший уже многие слова хоть и неправильно, но мог сказать по-русски, а понимал практически все, что говорили Иринка и голоса из телевизора. Способности к языкам у него оказались фантастические. А в ночь леший Ян исчез опять.

Следующим утром повторилась та же картина, что и накануне, с тем лишь исключением, что на полу теперь валялись визитки и бумажки, а деньги и ценности рядком лежали на скатерти стола. Иришка уже привычно сгребла их в комод. Из милиции визитеров не было, и это пусть ненадолго, но успокоило тревогу.

Днем Иришка отправилась в город – нового знакомого надо было приодеть. Сам леший с задачей справился бы вряд ли успешно – и порядков местных не знал, и цен. Оттого собственноручно купила ему полный комплект обмундирования – от приличной обуви и брюк до нижнего белья. Заодно и человеческую бритву приобрела, чтобы иностранец не пугал изрезанным лицом окружающих. Денег, тем более дареных, Иришке жалко не было, а завоевать расположение и сердечную симпатию лешего ей весьма и весьма хотелось. Бандюга-иностранец с каждым часом нравился ей все больше.

Приодетый леший и вовсе превратился в красавчика, как раз в такого, о каком мечтала в тайной своей безнадежности Иринка. Но насколько бы ни был щедр и хорош леший, а реальность Иришкиной будничной жизни была такова, что нынешним вечером предстояло ей приступить вновь к своим рабочим обязанностям, то есть, попросту говоря, выйти на панель. Рано или поздно, но симпатичный интурист все равно бы узнал о роде Иришкиных занятий, потому решила она с объяснениями не тянуть, выложить лешему всю подноготную, правда, в исключительно жалостливом ключе. Авось проникнется сочувствием и сразу не уйдет. Если, конечно, исходя из сцены в лесу, леший уже давно не догадался о ее второй, малопочетной профессии. Но в этом случае объяснение тем более не могло грозить Иришке неприятными неожиданностями.

Подбирая аккуратно слова из лексикона, уже известного за два прошедших дня симпатяге иностранцу, а кое-где переходя для убедительности толкования на условно-самопальный язык жестов, Иришка донесла до лешего, отчего сегодня вечером, а может, и завтрашним утром ее не

будет дома. Говоря о Гарике, она показывала руками: «большой человек», а повествуя о печальных последствиях своего прогула, для наглядности хватала себя обеими ладонями за горло. Ян выслушал спокойно и, судя по выражению его лица, понял Иришку в абсолютной степени правильности. И так же спокойно, хотя смешно и мягко коверкая слова, ответил, что никуда та не пойдет, а останется здесь, с ним. И если у «большого человека» к Ирене есть претензии, то он, Янош, охотно их рассмотрит за нее. И если «ланьок» Ирена согласна с его предложением, то отныне можно считать, что с этого дня она и леший – одно и неделимое целое.

Иринка была еще как согласна. Закивала головой так, что чуть шею не своротила. А из глаз – слезы. Леший ее не утешал, только принес из кухни начатую бутылку «Пшеничной». Чтоб Иришке выпить и успокоиться. И сам выпил с ней заодно, даже и без закуски. Водка в отличие от заморского шампанского, видимо, пришлась интуристу по вкусу. По крайней мере за время приведения Иришки в равновесие леший уговорил полный ее стакан. Надо ли упоминать о том, что ту ночь Иринка и ее новый защитник по обоюдному согласию провели вместе... После чего Иришка окончательно и безоглядно влюбилась в свою лесную находку.

Наутро, само собой, заявился разгневанный Гарик. Но беседа Яна с распорядителем на веранде дома вышла куда как недолгой. Гарик, собака битая-перебитая и пуганая ворона, по одному только взгляду на своего визави понял, что к чему, и разговор вел, собственно, только из соображений личного достоинства. Ведь не поворачивать же оглобли без единого слова, раз уж приперся в такую даль. Ссориться с вышедшим к нему новым хозяином бывшей его работницы Гарик не стал. Слава Богу, жизнь его как следует обучила различать, где шипящий, безобидный уж, а где семиметровый, молнией бьющий аллигатор. Выкуп за Иринку смотритель потребовал символический, больше для порядка и чтобы удалиться, сохранив при этом честь и лицо. Деньги Иришка, подслушивавшая у окна, тут же притащила из заветного комода. Пятьсот долларов. Так что и от Мавровых отступных осталась ей добрая половина. Но не в деньгах было сейчас дело. Свобода – вот что главное. Свобода и милый ее сердцу иностранец Ян.

Так они и стали жить вместе. Время наступило тогда смутное, злое, беспредельно вседозволенное. И Иришка с лешим не зевали. Хватали свой кусок. Ян и один стоил целой бригады боевиков, а то и больше. Про ум и хитрую догадливость даже не приходилось говорить, а оставалось только лишь изумляться. А совсем в скором времени и Иришка присоединилась к нему уже не во вспомогательной, а в полной мере.

Кто такой Ян, она узнала довольно скоро. Из собственных его уст. Поверила и не поверила одновременно. Больше от несоразмерности привалившего ей счастья, чем от сомнения в дееспособности человека, произнесшего слова. Правда, вкусив запретный плод, болела Иришка тяжело. Не сообразила тогда про лекарства, даже про примитивные анальгин с аспирином, а Ян, уж само собой, и понятия о них не имел. Зато дело того стоило. Могла хоть тысячу лет подряд наслаждаться жизнью и любовью. Могла отомстить даже и всему миру. Могла утолить свою гордость и обиды. Тогда казалось, что так да пребудет всегда.

Когда Иришка потеряла часть своих сокровищ, она не могла сказать и сама. Может, все началось с того, когда, посовещавшись друг с другом, любовники и соратники Ян и Иринка приняли в свой круг сладкую парочку залетных ялтинских мошенников: начинающего картежного каталу Стаса и его подругу Наталку, крупно погоревших на шулерстве в «Дагомысе». Ребята оказались бесценной находкой для их развивающегося предприятия. Да только вот семейная, хлопотливая Наталка, хоть и аферистка, но за свою девятнадцатилетнюю жизнь так и не узнавшая, что такое панель набережной, стала вызывать у Иришки раздражение. Оттого, назло Наталке и рекордам, и отбила у девчушки ее дорогого каталу Стасика, которого дуреха Наталка считала своей непреложной собственностью. Тогда от Иришкиных приобретений и отпал первый кусок.