Семь мужей Эвелин Хьюго
Шрифт:
Большой вопрос. Центральный пункт всей книги.
Семь мужей.
Кого из них она любила больше всех? Кто был настоящим?
И как обыватель, и как журналист я хочу это знать. Книга начнется не с этого, но, может быть, с этого нужно начать нам с ней. Прежде чем приступать ко всем семи мужьям, я хочу знать, кто из них значил для нее больше других.
Я поднимаю голову. Она сидит, выпрямившись, приготовившись отвечать.
– Любовь всей вашей жизни, кто он? Гарри Кэмерон?
Эвелин задумывается, потом медленно говорит:
– Не в том смысле, который
– Тогда в каком же?
– Гарри был самым большим моим другом. Он создал меня. И он любил меня безоговорочно. И моя любовь к нему была самой чистой. Почти такой же, как любовь к дочери. Но нет, любовью всей моей жизни он не был.
– Почему?
– Потому что был кое-кто другой.
– О’кей, кто же тогда?
Эвелин кивает, словно ждала именно этого вопроса, словно ситуация развивается именно так, как она и представляла. Но потом снова качает головой.
– Знаешь что? – Она поднимается. – Уже поздно, да?
Я смотрю на часы. До вечера еще далеко.
– Вы так думаете?
– Да, я так думаю. – Она идет ко мне и к двери.
– Ладно. – Я тоже поднимаюсь.
Эвелин обнимает меня одной рукой и выводит в коридор.
– Давай встретимся в понедельник. Тебя устроит?
– Эмм… конечно. Я что-то не то сказала? Обидела вас чем-то?
Мы спускаемся по ступенькам.
– Вовсе нет, – говорит она, рассеивая мои страхи. – Вовсе нет.
В ней чувствуется какое-то напряжение, но из-за чего оно возникло, я понять не могу. Эвелин идет со мной до передней и открывает гардероб. Я снимаю с плечиков пальто.
– Итак, в понедельник утром? – говорит она. – Что скажешь, если я предложу около десяти?
– О’кей. – Я надеваю пальто. – Если вы так хотите.
Эвелин кивает, смотрит мимо меня, но, похоже, ни на что в особенности. Потом медленно произносит:
– Я долго училась… скрывать правду. Думаю, у меня это хорошо получается. Но вот сейчас я не вполне уверена, что знаю, как сказать правду. Мало практики. Такое ощущение, что это противоположно самому принципу выживания. Но я это сделаю.
Не зная, что ответить, я киваю.
– Итак, в понедельник?
– В понедельник. – Она кивает. – Я буду готова.
На улице холодно. Я иду к метро, втискиваюсь в набитый пассажирами вагон, хватаюсь за поручень над головой. Потом иду домой и открываю дверь.
Сажусь на диван, включаю лэптоп и отвечаю на письма. Думаю, что бы заказать на вечер. И, лишь протянув ноги, вспоминаю, что кофейного столика уже нет. Впервые с тех пор, как ушел Дэвид, я не вспомнила о нем сразу, как только вошла в квартиру.
И вместо одного вопроса, назойливо крутившегося весь уик-энд, с вечера пятницы до утра воскресенья: «Как развалился мой брак?» – звучит другой: «Кого же все-таки любила Эвелин Хьюго?»
Я снова в кабинете Эвелин. Солнце заглядывает прямо в окна и освещает ее лицо так, что его правую сторону и не рассмотреть.
Мы вместе, Эвелин и я. Персонаж и биограф. Покатили.
На ней черные легинсы и темно-синяя мужская рубашка на пуговицах и с пояском. Я в своих обычных джинсах, футболке и блейзере.
– Итак…
– Итак, – говорит Эвелин, словно приглашая меня продолжать.
Я сижу за ее столом, она – напротив, на диване, и у меня такое ощущение, будто мы противники, сошедшиеся в поединке. Мне же хочется чувствовать, что мы одна команда. Потому что так оно и есть, разве нет? Хотя что-то мне подсказывает, что с Эвелин никогда нельзя быть в чем-то уверенным до конца.
Может ли она рассказать правду? Способна ли на это?
Я пересаживаюсь в кресло, поближе к софе. Кладу на колени блокнот, беру ручку, потом достаю телефон, открываю диктофон и включаю запись.
– Вы точно готовы?
Эвелин кивает.
– Все, кого я любила, ушли. Заботиться о ком-то, оберегать кого-то уже не нужно. Лгать ни к чему. Люди так пристально следили за моей придуманной жизнью, выискивая в ней самые немыслимые детали. Но теперь… нет… Пусть узнают настоящую историю. Настоящую меня.
– Отлично. Так покажите мне себя настоящую. А я позабочусь, чтобы мир вас понял.
Эвелин смотрит на меня и коротко улыбается. Похоже, я сказала то, что она хочет услышать. И, по счастливой случайности, сказала то, что думаю.
– Давайте пойдем хронологически, – предлагаю я. – Расскажите об Эрни Диасе, вашем первом муже, о том, который вытащил вас из Адской кухни.
– Хорошо. – Эвелин кивает. – Можно и с него.
Бедный Эрни Диас
Моя мать была хористкой в одном из небольших театров в районе Бродвея. В семнадцать лет она вместе с отцом эмигрировала с Кубы. Позже, когда подросла, я узнала, что хористками в то время называли также проституток. Относилось ли это к ней, не знаю. Хотелось бы думать, что нет. Не потому что в этом есть что-то постыдное, а потому что я знаю кое-что о том, каково отдаваться мужчине, когда этого не хочешь, и надеюсь, что ей не приходилось делать ничего такого.
Мне было одиннадцать, когда она умерла. Воспоминаний о ней сохранилось немного, но я помню, что от нее пахло дешевым ванилином и что она делала потрясающий caldo gallego [8] . Она никогда не называла меня Эвелин, только mija [9] , и я чувствовала себя особенной, как будто мы с ней отдельно от других. Больше всего на свете мама хотела стать кинозвездой. Она всерьез считала, что сможет вытащить нас из Адской кухни и освободиться от отца, убежав в кино.
8
Caldo gallego (исп.) – популярный в Галисии суп из овощей и мяса.
9
Доченька (исп.).