Семь мужей Эвелин Хьюго
Шрифт:
– Я расскажу вам свою историю так, что это пойдет на пользу нам обеим. Хотя, если уж начистоту, главным образом вам.
– И о какой же степени откровенности мы говорим? – Может быть, речь идет о каких-то ничего не значащих, отобранных ею эпизодах?
– О полной. Я расскажу вам всю историю, без купюр. Хорошее, плохое, злое – все. Можете выбрать любое клише, какое только пожелаете и которое означает «я расскажу вам абсолютно обо всем».
Стоп.
Мне уже не по себе, ведь я пришла всего лишь задать несколько
– О’кей. Если я правильно вас поняла, вы хотели бы исповедаться во всевозможных грехах…
Что-то в ее позе, казавшейся до этого момента расслабленной и довольно-таки отстраненной, меняется. Эвелин наклоняется ко мне.
– Я не говорила ни о каком признании в каких-либо грехах. О грехах речи не шло.
Я подаюсь слегка назад. Испортила. Все испортила.
– Извините. Я неверно выразилась.
Эвелин молчит.
– Мне очень жаль, мисс Хьюго. Для меня это все немного… сюрреалистично.
– Можете называть меня Эвелин.
– О’кей. Итак, что дальше? Что именно мы будем делать? – Я беру чашку, подношу к губам и отпиваю самую чуточку.
– Мы не будем делать кавер-стори для «Виван» [4] .
– Это я поняла. – Я ставлю чашку на блюдце.
– Мы напишем книгу.
– Мы?
Эвелин кивает.
– Вы и я. Я читала ваши работы. Мне нравится ваша четкость и лаконичность. Я восхищаюсь вашей серьезностью и деловитостью. Думаю, это пойдет на пользу моей книге.
4
Кавер-стори (англ. cover story) – центральная статья, иллюстрация которой дана на обложке журнала.
– Вы просите меня написать вашу автобиографию? – Фантастика. Абсолютная фантастика. Вот и причина остаться в Нью-Йорке. И какая причина! В Сан-Франциско такое просто не случается.
Эвелин снова качает головой.
– Я дам вам историю моей жизни. Расскажу всю правду. А вы напишете о ней книгу.
– И мы поставим на ней ваше имя и скажем, что вы ее написали. Это называется гострайтинг [5] . – Я снова беру чашку.
– Моего имени на ней не будет. Я умру.
5
Гострайтинг (англ. ghostwriting) – создание произведения под чужим именем.
Я давлюсь кофе, и капли падают на белый ковер.
– Боже мой, – говорю я, наверно, чуточку слишком громко, и ставлю чашку. – Испачкала вам ковер.
Эвелин отмахивается, но в дверь стучат, Грейс просовывает голову и спрашивает:
– Все
– Боюсь, я пролила кофе.
Грейс входит и идет к столику – посмотреть.
– Мне очень жаль. Все так неожиданно и…
Я перехватываю взгляд Эвелин и, хотя знаю ее не очень хорошо, все же понимаю, что мне предлагают помолчать.
– Не беспокойтесь, – говорит Грейс. – Я об этом позабочусь.
– Хотите поесть, Моник? – Эвелин поднимается.
– Извините?
– Здесь неподалеку одно местечко, где готовят отличные салаты. Я угощаю.
На часах почти полдень, и когда я волнуюсь, то у меня сразу пропадает аппетит. Тем не менее я соглашаюсь, потому что чувствую – это не просто предложение.
– Вот и отлично, – говорит Эвелин. – Грейс, не позвонишь в «Трамбино»? – Она берет меня за плечо, и минут через десять мы уже идем по чистеньким тротуарам Верхнего Ист-Сайда.
Воздух дышит холодком, и я замечаю, что Эвелин поплотнее запахивает пальто.
При солнечном свете признаки старения выступают явственнее. Белки глаз помутнели, кожа рук истончилась почти до прозрачности. Голубые прожилки вен, как у моей бабушки. Я так любила легкие, почти невесомые прикосновения ее утратившей пружинистость кожи.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что умрете?
Она смеется.
– Я хочу, чтобы вы опубликовали книгу как авторизованную биографию под своим именем, когда я умру.
– О’кей, – говорю я, как будто это самое обычное дело. Но потом осознаю, что нет, это безумие. – Не хочу показаться бестактной, но вы действительно хотите мне сказать, что умираете?
– Все умирают, милая. Вы умираете. Я умираю. Вон тот парень тоже умирает. – Она указывает на средних лет мужчину, выгуливающего мохнатого песика. Он слышит ее, видит, что она указывает на него пальцем, и только тогда догадывается, кто говорит. И в результате застывает с открытым ртом и выпученными глазами.
Мы поворачиваем к ресторану, спускаемся на две ступеньки к двери. Эвелин садится за столик в глубине. Ее никто не встречает. Она просто знает, куда идти, и предполагает, что все остальные тоже это знают. Подошедший официант – в черных брюках, белой рубашке и черном галстуке – ставит на столик два стакана с водой. Эвелин без льда.
– Спасибо, Трой, – говорит она.
– Рубленый салат? – спрашивает он.
– Мне – определенно, а вот насчет моей подруги я не уверена.
Я беру со стола салфетку и кладу на колени.
– То же самое, пожалуйста.
Трой улыбается и уходит.
– Вам понравится, – говорит Эвелин, как будто мы друзья и ведем обычный разговор.
– О’кей. Расскажите мне еще о книге, которую мы собираемся написать.
– Я уже сказала все, что вам нужно знать.
– Вы сказали, что я буду ее писать, а вы умрете.
– Вам нужно быть внимательнее в выборе выражений.
Может, я и чувствую себя немного не в своей тарелке – и, может быть, нахожусь не совсем там, где хотела бы сейчас находиться, – но с выбором выражений у меня полный порядок.