Семь незнакомых слов

Очеретный Владимир Владимирович

— Нормальный ответ, — я снова удержал её. — Какие у меня шансы? Никаких. Остаться равнодушным, имею в виду. Вы — красивая, нечеловечески умная, зверски обаятельная. Очень добрая. Хорошо готовите. Вкусные губы. Что ещё надо? По-моему, с горкой. Можно разложить на трёх девушек, и каждая будет нравиться.

— Трёх девушек? — переспросила она, помолчав. — Вы это специально — чтобы я начала думать, как всё поделить по справедливости? Одна — очень красивая и зверски готовит, вторая — нечеловечески вкусная с добрыми губами, третья…

— У вас слишком сильное

воображение.

— Отпустите меня, что вы за захватчик такой?

— Нормальный захватчик, — я попытался снова её поцеловать, но она уклонилась, и я расцепил руки.

— Прямо не знаю, как быть, — заложив руки в передние карманы джинсов, Клава прошлась по комнате, остановилась у письменного стола и резко развернулась: — Хорошо. Раз вы такой настырный, то скажите, какой вариант вы бы выбрали: быть моим молодым человеком, но без совместного лингвистического проекта, или — совместный проект, но без «молодого человека»?

— А почему нельзя и то, и то?

— Нужно расставить приоритеты.

Я задумался.

— А можно не отвечать?

— Нельзя, — отвергла она.

— Почему?

— Такой уж это вопрос, — вздохнула она философски, — хочешь-не-хочешь, а ответишь. И вы уже ответили.

— Разве?

— Если бы вы выбрали «молодого человека», то так сразу бы и сказали, — она смотрела на меня так, словно объясняла таблицу умножения. — Но вы выбрали лингвистический проект и деликатно решили увильнуть от ответа. Будете отрицать?

— Ну-у...

— Перестаньте, я ведь вас не осуждаю. Вы, как настоящий мужчина, выбрали дело. Это вызывает уважение. Но моя женская сущность оскорблена — меня, красавицу и умницу, отодвинули на задний план. Променяли на стопку учебников и копошение в словах. Отвели роль приятного приложения к интеллектуальным устремлениям.

— А если бы я ответил, что выбираю «молодого человека», но соврал? Разве было бы лучше?

— Нет, — отвергла она решительно. — Только не ложь — вот уж чего не прощаю. И это хорошо, что вы плохо разбираетесь в женщинах. Теперь я знаю ваши истинные намерения.

— С чего это я плохо разбираюсь в женщинах? — поинтересовался я уязвлённо. — Если на то пошло…

— Ох, Алфавит, что ж вы такой наивный, — Клавдия вздохнула и покачала головой. — На вашем месте человек не столь девственный, не задумываясь, ответит: «Конечно, дорогая, я выбираю тебя, а не какие-то исследования!» И не потому, что так чувствует, а из элементарного расчёта.

— И в чём тут расчёт?

— Заполучив женщину — не формально, а по-настоящему (по-настоящему, понимаете?) — мужчина получает и всё остальное, что она может ему дать. Так уж мы устроены.

— И что теперь? — спросил я.

— Разве не очевидно? Вы упустили свой шанс и остаётесь без «сладкого». Только лингвистика и ничего больше. Это, знаете ли, обидно. Мы могли бы стать намного ближе, и тогда — уверяю вас! — добились бы намного большего и в вашей концепции. Эффект синергии, слыхали про такое? Вот его у нас не будет. Жаль, но вы сами виноваты.

Моё приподнятое благодушие враз испарилось. Я не

чувствовал за собой никакой вины, и выражение «вы сами виноваты» хлестнуло, как ничем не заслуженная пощёчина. Эта пигалица вела себя, как воспитательница в детском саду, ставящая нашкодившего ребёнка в угол. В мои планы изначально не входило спать с ней. Конечно, я этого не исключал, но не собирался разбиваться в лепёшку. А теперь она изображает всё так, словно я её страстно домогаюсь, но этого недостаточно, потому что в моей жизни она — не на самом первом месте.

— Ладно, мне пора, — я тоже встал с кожаного дивана. — Вообще говоря, это нечестно. Я думал, мы целуемся, потому что нам это приятно, а вы ловушку устроили. Пусть так. Я согласен работать с вами на любых условиях — хоть так, хоть эдак. Но если говорить о «сладком», то…

— То что?

— Уверен, у вас очень приятно тело, но сразу видно: в постели вы пока так себе.

— Что?!

— Не только вы умеете устраивать ловушки, — мрачно сообщил я. — Теперь попробуйте докажите, что ночь с вами — подарок небес, а не… подростковое пыхтение. На словах доказать невозможно, а от «сладкого» отказались. Видите, как неприятно? Зачем же вы меня в такое положение ставите?

Ох, она и разозлилась! И уже не притворялась, играя очередную роль, а по-настоящему: глаза расширились и засверкали, рот возмущённо приоткрылся, руки покинули карманы и упёрлись в бока.

— Так вот вы как?!..

Тут-то мне и пришлось узнать о себе кое-что новое. Вчера со своей концепцией я опять был точь-в-точь персонаж Достоевского — весь такой воспалённый и решающий мировые проблемы. Ей расплакаться хотелось от жалости! Она даже почувствовала ответственность за меня — ведь я обратился за помощью к ней, а ни к кому другому. И вот она тратит своё драгоценное время, чтобы — что? Чтобы выслушивать гадости самоуверенного типа? Для этого мне лучше поискать другую альтруистку.

— Так вот оно что?!..

Я разозлился в ответ: мне не нужны ни её жалость, ни её ответственность, ни драгоценное время. Мне казалось, что этот проект интересен нам обоим, вот и всё. Если нет, то обойдусь и без неё. И если я — персонаж Достоевского, то кем она воображает себя — тургеневской барышней, что ли? Или Наташей Ростовой? В таком случае у меня для неё пренеприятное известие: эти девушки вели себя, как нормальные — не старались всё время поддеть да подколоть.

Незаметно мы перешли на повышенный тон — чуть не орали друг на друга. Внезапно в дверь негромко постучали. Перепалка тут же стихла.

— Тс-с! — я приложил палец к губам. — Притворимся, что нас здесь нет.

Клава покрутила пальцем у виска.

Весь вид Клавдии Алексеевны говорил, что она встревожена и недовольна:

— Вы не ссоритесь?

— Всё нормально, бабуль, — для убедительности внучка улыбнулась, — все живы.

Но дочь академика настаивала, чтобы мы помирились тут же, при ней.

— Как сейчас молодёжь мирится?

Я взглянул на маленькую лицемерку, шагнул и взял её за руку.

— Простите.