Семь песков Хорезма
Шрифт:
— Найти не трудно, скажи, по какому к нему делу, может, я помогу.
— Сына хочу отдать в медресе.
— О, да ты, оказывается, очень богатый человек! — обрадовался старичок. — Медресе Ширгази по зубам лишь самым богатым людям.
— Ай, ничего, попробуем потянуть груз трех-четырех верблюдов, — с гордостью сказал Рузмамед. — Важно попасть в дом к самому ахуну Илли-алла. А там я найду с ним общий язык.
— Попасть к нему трудно, это я тебе говорю. Ты видел, сколько зажиточных людей заходят во двор мед ресе, но никого ахун и слушать не хочет. Я научу тебя, как к нему попасть, да сначала уплати мне один золо той тилля.
—
— За две танги даже ишак мой не закричит! — обиделся старичок и зашагал прочь, оскорбленно оглядываясь,
Тотчас к Рузмамеду подскочил другой, с перекошенным от притворной улыбки ртом, но сердар оттолкнув его, прошел из конца в конец по базару и, выйдя на улицу, отыскал медресе. Оно стояло в глубине мейдана, глядя на мир множеством окон, расположенных в два этажа, а перед фасадом медресе росли фруктовые даренья и розы, Рузмамед, тихонько приближаясь к храму науки, вышел к фасаду, обошел его и увидел во двора стоявших на коленях учеников — сопи. Их было очень много, н все они одновременно отвешивали поклоны, распрямлялись и, запрокинув головы, шептали молитву, перед ними, тоже на коленях, стоял богослов — муда рис. Руамамед присел на корточки и стал наблюдать за их занятием. Наконец, богослужение закончилось, сопи направились в свои кельи, и Рузмамед приблизился к мударису. Увидев простолюдина, богослов оскорбился:
— Уважаемый, разве вы не видите, чем я занят? Поговорите с Гафар-ака, он все знает.
Расспросив у сопи, где найти Гафара-аку, Рузмамед вышел к какой-то грязной лачуге на задворках медресе, а сам Гафар-ака оказался сторожем и водоносом. Он придирчиво оглядел гостя, словно приценивался, сколь ко тот стоит, усадил на кошму:
— Ты, как я вижу, туркмен, при этом калека. Но Илли-алла возьмет с тебя не меньше, чем с богатого бия.
— О, Гафар-джан, разве мне сравниться в богатстве с бием! — смутился Рузмамед.— Но я отдам все, что имею.
— Этого мало, — также невозмутимо ответил Гафар-ака. — Ты не думай, что Илли-алла пользуется полученным. Он все отдает Кути-ходже, а тот половину несет самому хану. То, что остается самому Илли-алла, идет на расходы сопи... Чтобы стать ученым муллой, надо за все платить... За жилье, за еду, за чай, за учебу, каждому мударису, за калам и бумагу... Надо аккурат во вносить харадж и зякет... Преподносить по праздникам и в дни поминовений ахуну, мударисам... мне тоже...
— А тебе за что?
— Я за всех хлопочу, и за хлопоты получаю. Ты, туркмен, пока не готов отдать своего сына нам... Тебе еще надо побеседовать с Аллахом, а потом приходить. Иди и не мешай мне пить чай... Или давай сюда все твои деньги. Много болтаешь!
— Ладно, не виляй хвостом, назови истинную цену! — бесцеремонно потребовал Рузмамед, встряхнув за ворот водоноса.
— Воистину говорят: бойся лишенного ума, — вырвавшись, прошипел тот и крикнул: — Эй, Саллах-хан, Помоги!..
Откуда-то из темноты кельи выползли несколько бородатых оборванцев с безумными глазами, протянув руки к лицу Рузмамеда, корча гримасы и угрожающе шипя.
Сердар понял, что забрался в логово святых дервишей, обкуренных терьяком, и поспешил удалиться.
— Спасибо, Гафар-ака, еще встретимся! — сказал он ва прощание и зашагал прочь,
Он вернулся на подворье Сергея совершенно сбитый в толку, не зная, с чего начать
— Небось, на базаре уже побывал? — спросил он торопливо.
Рузмамед рассказал о своих утренних злоключениях. Пушкарь от души рассмеялся:
— Кость бы им всем в горло! Им руку в пасть не клади — вторую откусят, тогда пропал... Ну да ладно, положись на меня. Пошли, Аманнияз, представлю тебя ханской знати...
Солнце поднялось над Хивой, и его теплые лучи согревали купола мечетей и минаретов, сверкали на политой ночью брусчатке ханского дворца. По негласному порядку, который определился с восшествием на трон Рахимкули-хана, дворцовая знать каждое утро собиралась во дворе возле канцелярии хана. И в этот день там уже толпились сановники. Томительное ожидание Рахимкули-хана заставляло дворцовую знать топтаться у порога его величества иногда целыми часами. Вельможи привыкли к этому, и именно в это время решались в ханстве все самые важные вопросы. Каждый сановник приносил с собой какую-нибудь новость, не говоря уже о многочисленных слухах, которыми полнилась Хива. Слух о том, что к топчи-бию пожаловали три туркмена с Ашака, тоже не прошел мимо внимания знати, и сейчас, увидев Сергея с туркменом, сановники насторожились:
— Говорят, Сергей-джан, ты долго жил у туркмен, когда бежал от Аллакули-хана, а теперь оплачиваешь добро добром, — ехидно заметил Ниязбаши-бий.
Сергей, приложив руку к сердцу, поздоровался. То же сделал и Аманнияз, чувствуя себя в этом благородном обществе букашкой. Он пытался держаться гордо и достойно, но у него это плохо получалось. Хорошо что Сергей в свойственном ему духе сразу приступил к делу!
— Ниязбаши-бий, как самочувствие?.. Как семья? Все ли живы-здоровы?
— Все в воле Аллаха, топчи... Не жалуюсь... Слава всевышнему...
— Ниязбаши, я привел в твое доблестное войско пополнение. Этот юноша — смелый джигит из знатного рода. Зовут его Аманнияз. Подойди ближе, Аман,— Сергей подтолкнул в спину джигита.
Аманнияз стесненно поклонился. Ниязбаши одобрительно кивнул, но тут произошло небольшое замешательство — все посторонились, и к сановникам приблизились Юсуф-мехтер и Кутбеддин-ходжа. Всемогущие старики всегда держались вместе, поддерживая друг друга в государственных делах. Юсуф-мехтер сразу же обратил внимание на юношу, Сергей попытался ему объяснить, зачем привел его, но мехтер не дослушал:
— Нужны ли лишние слова, топчи-бий, когда армия нашего повелителя Рахимкули-хана так нуждается в молодых и смелых джигитах?! Ты бы мог и не показывать его нам... Я думаю, Ниязбаши-бий уважит твою просьбу... Определи этого парня, Ниязбаши, в свою охранную сотню. Проверишь в деле... — Юсуф-мехтер, считая, что с этим делом покончено, тут же продолжил! — Мне сегодня утром стало известно, что у тебя остановился и другой юноша, который стремится попасть к Илли-алла? Сергей-джан, это сделать сложнее. Что-то я не видел в медресе Ширгази ни одного туркмена. Да и способны ли они на большие умственные старания? Иное дело — их твердые руки и храбрость. В наши боевые сотни туркмен мы берем с удовольствием, платим хорошие деньги и освобождаем от хараджа. Что касается учебы и науки... — Юсуф-мехтер развел руками, усмехнулся, вызвав недобрый смех у сановников.